Давайте напишем что-нибудь

Надо ли рассказывать, с каким удовольствием однополые бандиты принялись выносить через заднюю дверь запасы оружия и сбрасывать их в молчаливые волн только что поглотившие меньшую, чем половина, половину банковских воротил, чье нижнее белье оказалось недостаточно мужественным!

Так опасная швейцарская группировка была обезврежена.

Что касается Пропасти во ржи… да стоит ли об этом? К чему будоражить тени забытых детей из бедных семейств! Ну, проложил Редингот спички… непосредственно по воздуху, значит, и проложил, а когда его спросили – как, он только загадочно улыбнулся и сказал:

– Есть такие два слова – «надо позарез»!

А больше ничего не сказал, сколько его ни пытали, прикладывая к животу раскаленный утюг. Хохотал, да и всё! И, конечно, Марта смотрела на него непременно влюбленными глазами клоуна, хотя обмануть Редингота уже было нельзя: теперь-то он знал, что она любит один вихрь, а потому время от времени, когда тот налетает, Марта становится женщиной… Что касается самого Редингота, то сам Редингот отнюдь не был уверен в том, что он мужчина: вспоминая о Ласточке, Бог весть когда улетевшей в дальние страны, он не мог рассказать ничего такого уж особенного о своих ощущениях как мужчины, ибо ощущал он себя птицей – только птицей и никем больше. Марта, узнав об этом, принялась беспокоиться и беспокоилась отныне все время, то и дело спрашивая Редингота:

– Как это ощущается – быть птицей?

Однако Редингот только и делал, что бессвязно бормотал: они-не-сеют-не-жнут-и-не-собирают-в- житницы, от чего у Марты сильно кружилась голова, потому как на ум ей постоянно прилетала одна и та же жирная невская чайка, которая именно что сеяла, жала и собирала в житницы – а к тому же была еще швец и на дуде игрец, что претило Марте.

Но потом они с Рединготом все равно уехали в Париж, и там Редингот опять вел себя как не фунт изюма и стопроцентный человек – так Марта забыла, что на самом деле он птица, хотя он-то уж совсем явно не сеял, не жал и не собирал в житницы…

ГЛАВА 21 Драматизм повествования переходит в его же эпизм

В группе слов «лиризм», «драматизм» и «эпизм» самое неприемлемое – последнее. Ужасно, конечно, не хотелось бы ничем таким заниматься, но иногда приходится… Горько то, что при этом сам себе противен бываешь, а все равно занимаешься как миленький, причем иногда целыми днями – и заниматься будешь, никуда не денешься. Так уж человек устроен – тянет его на всякие гадости. Заглянет, бывает, старый, как патефон, знакомый, поглядит на тебя подозрительно, да и скажет:

– Эпизмом, небось, занимаешься?

И отрицать бесполезно, потому что на лице у тебя оранжевым маркером Swan на трех языках написано: «Он занимается эпизмом».

Что касается конкретно меня, то я изо всех сил клянусь тебе, совесть моя читатель, что раньше я никогда эпизмом не занимался, – более того, сама мысль об эпизме была мне противна! Честно сказать, началось это со мной только недавно – каких-нибудь лет десять-пятнадцать назад… то есть, к стыду моему, еще при жизни. Как уж оно так получилось, сам не знаю, но одно могу сказать твердо: получилось у меня это совершенно против воли. Я и сам не заметил, как порок завладел мной: сидел я за письменным столом однажды и вдруг поймал себя на том, что вот уже битый час занимаюсь эпизмом. Но хуже всего было то, что я, оказывается, и накануне им занимался – не ведая, что творю… Понимаете мое состояние? Застукав себя за столь постыдным занятием, я, конечно, немедленно прекратил его и сказал себе: «Руки бы тебе оторвать, вахлак!» Но в ответ услышал знакомое: «Ой, да уж чья бы корова!..» – и тут же получил по шее. Поскольку противник был явно сильнее и коварнее, сопротивляться оказалось бесполезно – и с тех пор я, падая все ниже, то и дело ловил себя на преступном этом занятии. Вот и сейчас, уже после смерти… эх, да что говорить! Простишь ли, простишь ли ты меня, о читатель!..

Хотя, с другой стороны, чего это я так уж перед тобой унижаюсь да раскаиваюсь-то? Неизвестно еще, чем ты, милый мой, занимаешься, когда тебя никто не видит! Может быть, эпизм рядом с этим просто невинная детская забава, да и все! Между прочим, нет хуже однонаправленной коммуникации: когда ты, наивный автор, изливаешь свою душу кому попало – притом что этот кто попало может оказаться таким отщепенцем, которому и вообще не место в демократической структуре нашего общества. А поскольку так оно часто и бывает (оговорюсь, что этим я отнюдь не хочу замарать честь читателей, чья этика высока, как температура на экваторе!), позволю-ка я себе все-таки сказать даже с некоторым вызовом: «Да, мой читатель! Я занимаюсь эпизмом – прими это как должное». И скажу я так потому, что пришло Время: хватит распускать лирические слюни – пора действовать с эпическим размахом! Деткин-Вклеткин в опасности – раз, Хухры-Мухры в опасности – два, Случайный Охотник в опасности – три. А от тебя, читатель, все равно никакой помощи не дождешься!

Итак…

Прямо в этот момент в дверь автора и позвонили – причем аккуратными такими звонками: одним за другим и другим за третьим… то есть нет: сначала одним, потом другим, потом третьим, а то как-то при первом перечислении наоборот совсем получилось, что не соответствует суровой правде момента. Выйдя на аккуратные эти звонки, автор увидел нового персонажа, прежде еще не виданного и в страшном сне. У персонажа этого все было среднестатистическим: и лицо, и одежда, и душа, и мысли. И голос, которым он звонко сказал:

– Здравствуй, Автор! Я Массовый Читатель.

– Ох, – тут же и затосковал автор, но как мог вежливо осведомился: – А Вы мне зачем?

– Я пришел по зову сердца, – чуть не обиделся Массовый Читатель, но, будучи поглаженным автором по голове, мигом оттаял, как небольшая поляна при скупом весеннем солнце.

«Так я и знал, что по зову сердца!» – про себя подумал автор и, поняв, что с эпизмом придется повременить, смиренно сказал:

– Добро пожаловать… тогда. А вот разрешите полюбопытствовать, Вас сердце Ваше куда конкретно позвало?

– Оно позвало меня в дорогу! – краснознаменно отрапортовал Массовый Читатель.

– Как письмо? – уточнил автор.

– Какое письмо? – строго спросил Массовый Читатель, а автор опять про себя подумал: «С ним шутки плохи!» – и исправился: – Забудьте о письме, причем немедленно!

– Не забуду мать родную! – не к месту под солнцем сказал Массовый Читатель и дружно засмеялся.

– Молодец Вы какой, – нашелся автор и хотел перевести разговор на солнечную сторону, но Массовый Читатель не дал.

– Мы с Вами разве на «вы»? – осведомился он.

Автор, перечною мятою освежив в своей памяти обстоятельства встречи, кротко ответил:

– Вы со мной на «ты», а я с Вами на «вы».

– Почему так случилось? – Массовый Читатель оказался дотошным.

– По кочану, – удачно, казалось бы, выкрутился автор, ан нет…

– Как это – по кочану? – последовал очередной вопрос.

– Значит, вот что… – сделал красивое вступление автор. – Не отправиться ли Вам в дорогу уже сейчас? Время не ждет.

Это «время не ждет» произвело на Массового Читателя невероятно сильное впечатление: он весь присобрался и оскалил зубы.

– Я готов! – сказал он, пустился в путь и почти исчез из виду… но, тем не менее, весь не исчез, а еще оставаясь частично видимым, обернулся и крикнул автору:

– Да, совсем забыл сказать: я тебя как автора не уважаю!

– Я Вас как читателя тоже не уважаю, – горячо отозвался автор.