– Глядите, ведь и впрямь рассвет, – показал он на светлеющее на востоке небо. – Скоро отбой! Ну что ж, до отбоя давайте подытожим, чему научились за ночь… Так что же нужно делать перед посадкой в лодку?
– Сначала проверить, все ли захватил с собой, особенно запас патронов и гранат, – ответил один солдат.
Другой дополнил:
– Шинель скатать, ботинки расшнуровать…
Гусев вспомнил Днепр и отсутствующим взглядом посмотрел на солдата. Тот смутился, решив, что сказал не то, и замолчал.
– Нет, нет, все правильно, – спохватившись, ободрил его Гусев. – Просто я вспомнил, как из-за этой мелочи в сорок первом году многие утонули в Днепре. Наполнились ботинки водой и потянули бойцов ко дну, особенно тех, кто плохо плавал… А еще что требуется?
– Когда в лодку сядешь, не оглядываться. Отвечать на огонь врага. У берега быстро покинуть лодку и – в атаку, – уже уверенно чеканил тот же солдат.
Гусев запел было песню о тех соловьях, которые не должны тревожить солдатский сон, но Сьянов прервал:
– Не нужно петь эту песню, товарищ старший лейтенант.
Не поняв шутки, Гусев удивленно спросил:
– Это почему же, Илья Яковлевич?
– Да потому… А вдруг они послушаются вас и впрямь смолкнут?
– А-а, вот оно что, – рассмеялся начальник штаба. – Понимаю: забота парторга о боевой подготовке.
– Надо эту песню переделать, – улыбнулся Сьянов. – Ну, например, «соловьи, соловьи, подбодрите солдат, тех, что ночью не спят и к Берлину спешат».
Виктор Правоторов проснулся от солнечного луча, ударившего прямо в лицо. Перевернулся на спину и, прикрывшись простыней, опять задремал. Но уснуть не успел. Кто- то шел по казарме, а вскоре рядом, у самой койки, услышал чье-то сдерживаемое дыхание. Открыл глаза – письмоносец наклонился над стоящей у его изголовья тумбочкой.
– Извините, товарищ старший сержант, – заметив, что Виктор проснулся, прошептал он. – Вам письмо.
Как по тревоге вскочил, увидев почерк брата Николая. Торопливо развернул и сразу же изменился в лице. Потом долго держал листок перед собой, а печальный взгляд скользил мимо строк куда-то в угол казармы. Машинально оделся, подошел к окну, глядел в него, но ничего не видел – ни щедрого апрельского солнца, ни оживавшей природы.
Сосед по койке, старший сержант Лысенко, проснувшись, удивился, что парторг уже одет и курит прямо в казарме, хотя других осуждал за это. Увидев на его кровати раскрытый треугольник, догадался: наконец-то! Ведь Виктор так долго не получал писем! Когда Красная Армия освободила Макеевку, он сразу же написал отцу с матерью. Но ответа не получил. Послал второе – и снова молчание. Переживал молча, таил от других догадки о том, что старики пали от рук оккупантов. Шутка ли – четыре сына на фронте. Разведчики замечали тревогу парторга и как могли успокаивали: с письмами-де сейчас всякое случается. Почтовую машину или поезд могли разбомбить, да и старики, возможно, эвакуировались и но сразу смогли вернуться. Но почему Виктор такой печальный? Лысенко встал, наскоро оделся, подошел к другу. Положив руку на плечо, спросил:
– Что случилось, Виктор?
Правоторов вздрогнул от неожиданности, не сразу ответил:
– Старший брат Алексей погиб…
Лысенко сжал зубы, так что под скулами заходили желваки, и подал команду:
– Подъем!
– Зачем ты это, Ваня? – сказал Виктор, взглянув на часы, – до подъема еще полчаса.
Лысенко не ответил. А когда все собрались, объявил, какое горе постигло парторга.
Давно уже во взводе по предложению Правоторова стали устраивать что-то вроде своеобразной панихиды по павшим на войне родственникам разведчиков. Теперь своим горем пришлось делиться самому парторгу.
– Мой брат, друзья, оказывается, погиб еще на Курской дуге, – начал Виктор, – и чуть ли не у околицы родной деревни. Это был настоящий большевик, которому я во всем подражал. На войну он ушел добровольцем с должности ответственного секретаря «Таганрогской правды». До конца дней своих был рядовым солдатом. – Помолчав, продолжал: – Молодость у него была бурная. Он отразил ее в поэме.
– А ты прочти ее нам.
После небольшого колебания Виктор, взявшись за спинку стула, стал читать, изредка останавливаясь и опуская то, что считал ненужным. Перед разведчиками предстал образ юноши первых пореволюционных лет. В шестнадцать лет Алексей – секретарь райкома комсомола – с карабином гоняется за бандитами на Кубани. Герой! А в начале нэпа чуть не свихнулся. Началось с измены любимой, а потом скитания по стране в поисках счастья. Остановился в Макеевке, увлекла его все же одна девушка. Не меньше полюбил и шахту, на которой стал работать.
– Да, прямой и откровенный брат у тебя был, – задумчиво сказал Степан Орешко. – Как на исповеди выложил все в своей поэме. Рассказал бы ты и о себе, товарищ парторг. А то о нас все знаешь, а о себе молчишь…
