заветной цели как раз в тот момент, когда от голода под ложечкой больно засосало.
На том месте, где мы остановились, стоял высокий деревянный столб, в одном месте стесанный, и на нем красной масляной краской были написаны какие-то цифры и буквы. Скорее всего это был тригонометрический ориентир.
— Мне про эту находку рассказал знакомый геолог. Говорит, они просто ахнули, обнаружив такие сокровища прямо под боком нашего города. Смотри.
Кучеренко вытащил компас и положил его на землю, Синий конец стрелки уперся в дно, и, как я ни вертел инструмент, он показывал что угодно, только не страны света. Тогда я поставил его перпендикулярно, и стрелка стала точно так же.
— Жуткая аномалия! Магнетизм так и прет из земли. Но это еще что…
Мы сели обедать. Владимир пустился в рассуждения об электронном парамагнитном резонансе, о ядерном парамагнитном резонансе, о свободных радикалах и электронах проводимости, в общем о вещах, которые я знал только понаслышке.
— Равновесие, равновесие, — ворчал он, разжевывая твердое холодное мясо. — Если уж говорить о равновесии организма с внешней средой, то нужно учитывать и электромагнитные поля. Почему у нас в институте высокочастотникам дают бесплатное молоко за вредность? Медики знают, что эти поля влияют на организм. Но только как? Этого они не знают. И вряд ли здесь молоко поможет. Три высокочастотника из семи бросили своих жен. Самый высокий процент из всех лабораторий. Один рассказывал, что ему начали сниться такие сны, что он перешел на другую работу. А второй проболтался, что ему тоже снятся жуткие сны, но он к ним привык. Вот тебе и равновесие, вернее — нарушение равновесия.
— Так то же переменные поля, — заметил я. — А здесь…
— Ха! Здесь! А почему муравьи ползают вдоль силовых линий? А как ориентируются на тысячекилометровых трассах перелетные птицы? Ты над этим думал?
— Я считал, что подвижность ионов в крови так мала, что…
— Плюнь ты на эту подвижность. ЭПР и ЯПР — вот где собака зарыта.
Владимир нагнулся прямо к моему уху и с какой-то подчеркнутой таинственностью сообщил:
— На будущих лунных станциях установят специальные магниты, чтобы создать искусственное магнитное поле наподобие земного.
— Так уж это и важно?
— А кто знает, что получилось бы, если бы вдруг исчез земной магнетизм? Например, сразу бы передохли все перелетные птицы. Они просто не знали бы, куда лететь…
— Ну, это ты хватил.
— А люди? — продолжал он взволнованно. — Они потеряли бы способность предсказывать даже ближайшее будущее, они не смогли бы предвидеть, что будет, если они сделают хоть один шаг по дороге времени. Ведь это жуть — потерять способность предвидеть!
— Все это было бы так, если бы твоя теория оказалась верной.
— А вот для ее проверки мы сюда и приползли.
Я посмотрел на часы. Было начало второго, и мы стали лихорадочно готовиться к последнему броску, к спуску в небольшую пещеру, вход в которую зиял прямо перед нами.
— Обрати внимание, — заметил Кучеренко. — Кругом лес, а здесь какие-то жалкие кустики. И попробуй в песке найти хоть одну живую тварь.
— Растения здесь не растут: почва сильно минерализирована. А раз нет растений, насекомым тоже делать нечего.
Он подбоченился, стал передо мной и покачал головой.
— И как это вы, биологи, умеете ставить все вверх ногами!
На дне пещерки места оказалось ровно на двоих. Пол уходил под небольшим углом вниз и скрывался за большой трещиной в стене. При свете электрических фонариков серые стены слегка поблескивали.
— Чистейший магнетит. Мы сейчас в самом магнитном пекле. Пронизаны насквозь магнитными силовыми линиями. Все — и сердце, и желудок, и легкие, и… и мозг, вместе с его опытом и подсознанием.
Мне на мгновенье стало жутко, но я ничего особенного не испытал. Просто было немножко душновато. И еще жарко от напряжения, хотя я знал, что здесь прохладнее, чем снаружи. Володя угадал мои ощущения и бодро произнес:
— Наука требует жертв. Есть драматическая медицина. Врачи добровольно прививают себе чуму. Начинается драматическая биофизика. О нас, Женечка, напишут когда-нибудь книгу. Мол, так и так, Кучеренко и Филатов попали в психиатрическую клинику с синдромом пророчества после того, как сутки провели в Пещере любви.
— А при чем тут Пещера, любви?
— Это я забыл рассказать. Я где-то читал, что на одном острове в Эгейском море была так называемая Пещера любви. Говорят, перед тем как просить руку и сердце очаровательной афинянки, греки лезли в эту пещеру и проводили там целую неделю. После этого любовные излияния у них получались особенно здорово, и невесты не могли перед ними устоять. В наш промышленный век Пещера любви превратилась в шахту, где добывают магнитный железняк, иными словами — железную руду.
Мне вдруг стало досадно. На мгновенье показалось, что наша затея выеденного яйца не стоит, но я этого не высказал, чтобы не обидеть Кучеренко. Наоборот, я задумался, почему мне стало досадно: обожествление магнетизма мне надоело, тем более что я не очень хорошо себе представлял, каков механизм взаимодействия магнитного поля с ядрами и электронами живого тела. Но план есть план. При свете электрических фонариков мы извлекли по толстой клеенчатой тетради, уселись друг к другу спиной и начертали крупными буквами на первой странице «Прогноз событий в институте нейропсихологии на неделю, с 5 по 12 сентября». Мы условились во время составления отчета друг с другом не разговаривать и друг другу в написанное не подглядывать.
Первые минуты прошли в каких-то путаных раздумьях, после я написал первую фразу, а затем работа постепенно меня захватила, и я начал писать безудержно, так что приходилось время от времени останавливаться, потому что немела рука. В конце концов это даже становилось забавным и немножко смешным. «Прогноз» лился как из рога изобилия с массой незначительных деталей, которые хотелось обязательно зафиксировать, чтобы после посмеяться над всей теорией Кучеренко.
Долина, которую я увидел во сне, была покрыта высокой сочной травой, и только возле самого берега моря виднелась розовеющая в лучах заходящего солнца полоска песка. Мои босые ноги чувствовали уже выпавшую вечернюю росу и сырую мягкую землю под травой. Я приближался к берегу с щемящим чувством какого-то ожидания, чего-то очень ранящего, что должно вот-вот случиться. На мгновенье я залюбовался красивыми птицами, которые кружили над морем и которые тоже были розовыми. В спину дул прохладный ветер, а волны… Морские волны набегали широкими округлыми валами, и теплая вода касалась моих ног. С каждой минутой чувство тоски и ожидания неизбежного усиливалось, и стало просто невыносимым, когда на горизонте, совсем уже красном от заката, появилась сначала черная точка, а чуть позже — синяя ладья с раскрытой пастью морского чудовища на носу. Две пары весел то опускались, то поднимались, и на плечах у черных гребцов блестели блики заката…
