происхождения. Они с Ди Джеем заговорили по-испански.
Наш пленник попросил разрешения снять пиджак и развязал заодно и галстук, оставшись в рубашке, пересеченной через плечи подтяжками. Затем тяжело опустился в кресло у большого окна, за которым голубел, переливаясь солнечными бликами, овальный бассейн.
— Она прекрасный боец! — похвалил меня мексиканцу Ди Джей. — Даже не ожидал. Отныне я еще больше ее люблю.
Он обнял меня и стал горячо целовать. В щеки, в лоб, в шею. Мексиканец деликатно отвернулся, но дядя Сэм, снова водрузивший на нос очки, остановил нас:
— Молодые люди, не отвлекайтесь. У нас с вами есть договор, и поэтому дело — прежде всего. Надо связаться с моим адвокатом. Дайте сюда телефон.
Сказано это было Ди Джею, и он обиделся.
— Что значит дайте? — вспылил он. — Привыкли лакеев иметь! Возьмите сами.
И он показал пальцем на красный телефонный аппарат, стоявший у телевизора.
Дядя Сэм стал кряхтя подниматься, и я, пожалев, опередила его и поднесла телефон. Он поставил телефон на колени, достал из пиджака записную книжку и, прежде чем набрать номер, спросил Ди Джея:
— Миллион — окончательная цифра? Меньшая сумма вас не устроит?
Ди Джей усмехнулся.
— Свою жизнь вы оцениваете меньше миллиона?
— Дорогой мой, — вздохнул старик. — За мою жизнь в этом возрасте я бы и десяти центов не дал. И если я вам даю миллион, то не для того, чтобы откупиться.
— Для чего же?
— Из сочувствия к вам. Должно быть, вам эти деньги очень нужны.
— Верно, — кивнул Ди Джей. — Деньги позарез нам нужны. И чем больше, тем лучше. Оружие подорожало. —
— Полагаю, вы не поднимете цифру за пределы миллиона?
— Нет. Миллион нас устроит. Остальное доберем у других.
— Справедливое распределение тягот революции, — улыбнулся дядя Сэм.
— Теперь уж вы отвлеклись, — напомнил ему Ди Джей. — Вы собирались звонить адвокату.
— Да, да, но сначала по другому номеру.
— Надеюсь, не в полицию?
— Мы же джентльмены, — дружелюбно укорил его дядя Сэм и набрал номер.
— Ларри? Это я, Сэм. О, давно уже встал. А ты все нежишься? Да, да. Было совсем недурно. И ты, старый мерин, рыскал глазами, как молодой жеребчик. Не отпирайся. Балерины всегда были твоей слабостью. Это не секрет даже для твоей жены. Нет, я не в гостинице. Долго рассказывать. Знаешь, по какому делу я тебе звоню? Мне понадобилась довольно большая сумма денег. Срочно. Непременно наличными. Нет, нет. Со мной все в порядке. Как-нибудь потом объясню и вместе посмеемся. Не балерины. Куда мне! Да они бы удовлетворились и чеком. Мне нужен наличными миллион. Сегодня банк закрыт. Но завтра вполне можешь раздобыть. Не задавай вопросов. Повторяю, со мной все в абсолютном порядке.
А теперь о деле. Ты уже давно положил глаз на моего Гогена. И предлагал полмиллиона за штуку. Ты не раздумал? Тогда все в порядке. Можешь взять две штуки и, пожалуйста, раздобудь наличными миллион. Что? Все три Гогена за миллион? Побойся Бога. Это же полтора миллиона. Полмиллиона штука. Я тебе и по этой цене не отдавал. А теперь обстоятельства меня вынуждают… Что? Ты раздумал? Именно теперь, когда я обратился к тебе? Пойми, мне позарез нужны эти деньги. Не задавай вопросов. Ладно, я согласен. Бери все три. Бог с тобой. Сейчас я договорюсь с моим адвокатом. У него ключи от сейфа, где хранятся картины. Значит, я могу на тебя положиться? Все! Жди следующего звонка и наш разговор храни в секрете. Даже жене ни слова. И тем более не вздумай впутывать в это дело полицию. Если ты мне добра желаешь.
Потом он поговорил со своим адвокатом. Следующий разговор состоится утром, после открытия банка.
— Ну-с, джентльмены, — заключил дядя Сэм, отодвинув от себя телефон, — как вы видите, я неплохой партнер. Со мной можно делать дело.
— Пока, — сказал Ди Джей. — Дальше посмотрим.
— Считайте, что деньги у вас в кармане. А теперь сделайте одолжение. Включите кондиционер. Здесь можно свариться.
— Кондиционер неисправен, — развел руками мексиканец, хозяин дома.
— Как же вы тут живете? — удивился дядя Сэм.
— Как видите, — угрюмо ответил мексиканец. — Я еще счастливчик, схватил удачу за хвост. А вообще-то наш брат, чикано, и мечтать не смеет о таком доме. Вас бы следовало к ним завести, а не ко мне. Вот там сладкая жизнь!
— Хоть какой-нибудь вентилятор, — простонал дядя Сэм.
— Идите во двор, — сказал Ди Джей. — Там продувает.
— А солнце? — чуть не взмолился дядя Сэм.
— Усадим под зонт.
Мы вывели его во двор и посадили в плетеное кресло, стоявшее под широким зонтом у бетонного края бассейна. За ним зеленел колючий кустарник, очень густой и ровно подстриженный, служивший забором, за которым начинался чужой двор.
— Последняя просьба, — пересиливая одышку, сказал дядя Сэм. — Нет ли у вас сигары?
Мексиканец покачал головой, а Ди Джей, усмехнувшись, заметил:
— Не много ли просьб для пленника?
— Моя просьба будет неплохо оплачена, — парировал дядя Сэм. — За одну сигару миллион долларов.
— Мы не курим. И вам бы советовал бросить.
— Зачем? Чтоб дольше вонять на этой земле? Я и так считаю, излишне задержался тут. Пойдите, молодой человек, и купите мне сигару.
— Здесь лакеев нет.
— Я бы сам сходил, если б вы меня пустили.
Ди Джей и мексиканец поговорили между собой вполголоса по-испански.
— Хорошо, — сказал Ди Джей. — Я куплю вам сигару.
— Две! — обрадовался дядя Сэм. — Еще лучше, три! Вот вам деньги.
— Не надо, — отвел его руку с деньгами Ди Джей. — Вы мой гость.
Ди Джей привез сигары и пакет с фруктами, после чего надолго уехал. Мексиканец ушел в дом и не показывал носа. Дядя Сэм блаженствовал в сигарном дыму под зонтом. А я, взяв в доме купальник хозяйки, поплескалась в бассейне и прилегла загорать у дядиных ног.
Он съел банан, выпил томатного сока и все продолжал дымить, щурясь через линзы очков в прозрачное голубенькое небо, где с ровными интервалами проходили с сиплым ревом пассажирские самолеты. Мы, по всей видимости, находились недалеко от аэропорта.
Он нисколько не унывал. По крайней мере, не показывал виду. И я в душе гордилась выдержкой и мужеством этого старого и хилого человека. Он разговаривал со мной так, словно ничего не случилось. Даже подшучивал.
— Представляешь, детка, какие мысли бродят в моей старой голове?
— Догадываюсь. Меня проклинаете.
— Нисколько. Твой поступок я могу понять и объяснить. Тобою движет не так разум, как
