Одесса — мама

Тартаковский. А если дам тебе денег, сколько ты просил?

Беня. Поздно. Теперь уж с процентами.

Тартаковский. По рукам. Коров вернешь на место?

Беня. Получив деньги. Наличными.

Тартаковский. А потом что?

Беня. Гарантирую безопасность. Семье и имуществу. Готов дать расписку.

Тартаковский. Условие принято!

И припечатал ладонью по столу. Потом достал раздутое портмоне, что привело супругу к состоянию, близкому к обмороку. Пачка за пачкой ассигнаций, перетянутых полосками цветной бумаги, легли на стол между стаканами в серебряных подстаканниках с недопитым чаем.

Тартаковский. Считать нет нужды. Здесь точно, как в аптеке.

Беня. Деньги любят, чтоб их считали. Зачем обижать?

Он заработал умело, как профессиональный счетовод, ловко хрустя новенькими купюрами. Боярский и сват, под большим впечатлением, не могут оторвать возбужденных глаз от движений его пальцев и в такт каждому движению кивают головами.

И вдруг Бенины пальцы дрогнули и застыли. Он поднял от денег глаза. На верхней ступени лестницы появилось видение: прелестное юное существо с распущенными на ночь длинными волосами и в ночной сорочке.

Глаза Бени раскрыты так, что есть опасность вывалить из орбит. Усы ощетинились. Он в состоянии крайнего возбуждения.

Девушка спросила что-то по-французски, и ее голосок прозвучал как колокольчик.

Тартаковский. У нас гости, солнышко.

Перехватив ее взгляд, устремленный за окно на мечущиеся факелы, он выдавил улыбку.

Тартаковский. Там тоже гости. У нас много гостей. Они веселятся в парке.

Тартаковская. Вернись в постель, сладкая моя. Здесь дует. Не дай Бог простудишься.

Видение исчезло, оставив Беню окаменевшим столбом.

Тартаковская. Это наша дочь. Недавно вернулась из Швейцарии, где она училась в пансионе.

Беня(бормочет). Швейцария… пансион… дочь…

Внезапным мановением руки он оттолкнул от себя все пачки денег.

Беня. Возьмите ваши деньги, мосье Тартаковский. И ваших коров тоже.

Тартаковский, не чуя подвоха, обеими руками сгреб пачки к себе.

Тартаковский. Беня, у тебя сердце ангела.

Тартаковская. Вы — джентльмен, каких в Одессе больше не осталось!

Ее пышная грудь заколыхалась над Беней, и мадам Тартаковская запечатлела горячий поцелуй Бене в темечко.

Беня(тихо и медленно). Слушайте сюда, мама и папа. Сегодня поворотный день в моей жизни: я встретил свою судьбу. Я прошу руки вашей дочери.

Чету Тартаковских хватил легкий удар.

Он налился кровью, она побледнела, как мел.

Беня вскочил с места и сказал такую речь, какой Одесса не помнит со дня ее основания герцогом Ришелье.

Беня. Тартаковский, слушайте меня внимательно. Беня говорит мало, но говорит смачно. Когда вы умрете… скажем, через сто лет, я похороню вас на главном еврейском кладбище, прямо за входными воротами. Я поставлю вам памятник из розового мрамора. Я откажусь от профессии и войду в ваше дело как партнер. У нас будет двести коров, четыреста ведер молока в день. Я истреблю всех торговцев молоком… Кроме вас. Ни один вор не пройдет по улице, где вы соизволите проживать. И все ваши конкуренты будут целовать следы ваших ног.

Итак, мосье Тартаковский. Я жду вашего ответа, как ждет подсудимый приговора: пожизненное заключение или смертная казнь. И, пожалуйста, не забывайте, что и вы в юности не были святым. Кто подделал завещание, а?

Это, конечно, не предмет для громких разговоров. И это будет забыто навсегда. Вы получите в зятья Короля, а не какого-нибудь золотушного недомерка. Решайте, папаша. Я жду… из последних сил.

Медленно приходя в себя после шока, Тартаковский со стоном взмолился к свидетелям, Боярскому и свату, пригвожденным к своим сиденьям. Тартаковский. Люди добрые! Вы слышали эти жуткие слова, что осмелились вымолвить его уста? Беня. О, смотрите, кто здесь! Боярский! Боярский вскочил, как пружина. Боярский. Я здесь. Боярский. Беня. Вы как раз тот человек, кто мне сейчас позарез нужен. Снимете мерку для свадебного костюма, выполните заказ высшим классом, а, главное, спешно. Боярский мгновенно преобразился и заговорил деловитым тоном.

Боярский. Двубортный?Однобортный? Беня. Двубортный.

Боярский. Фалды закругленные или подрубленные?

Беня. Закругленные. Боярский. Материал мой или заказчика? Беня. Ваш.

Боярский. Какая подкладка по вашему вкусу — английская, из Лодзи или из Москвы? Беня. Какая лучшая?

Мадам Тартаковская вскочила как ужаленная и протиснулась между Боярским и Беней, раздвинув их локтями.

Тартаковская. Подождите, люди! О чем вы толкуете? Наша дочь уже обручена. Здесь ее суженый! И она ткнула пальцем в Боярского.

Беня(в превеликом удивлении). Он? Боярский (скромно потупясь). Я Беня. Его здесь больше нет. Он сгреб Боярского за воротник, оторвал от пола, пронес через всю гостиную и выбросил в открытое окно. Затем вернулся к столу, лучезарно улыбаясь.

Беня. Я человек простой. И не стыжусь своей профессии. А если кто- нибудь думает, что это ему не подходит и отразится на его реноме, то пусть он горит огнем.

Тартаковский. Почему нам гореть огнем? Такие слова, Беня, даже неудобно от тебя слышать.

Давайте сядем за стол как люди, а не какие-нибудь босяки, и все обговорим мирно, как это делают благочестивые евреи.

Соня слышит все это, стоя на пороге кухни и, сорвавшись с места, убегает, сдерживая рыданья. Ее догоняют горькие стенания мадам Тартаковской.

55. Экстерьер. Двор дома Бени Крика. (Вечер)

Духовой оркестр, уже не военный, а штатский, в основном собранный из еврейских музыкантов, которых приглашают играть на свадьбах и похоронах, грянув во все инструменты с такой силой, что язычки пламени в керосиновых лампах, гирляндами развешенные по всему