женщины, я думаю, должна быть при себе хоть какая-то сумочка...
— Спустите воду. Жалко, что руки пострадали. Они могли бы мне о многом поведать. А так... Остается только констатировать: молодая — лет под тридцать, я бы сказал, кажется, здоровая, некурящая... ну, что еще?
Профессор заходил по кабинету, выпятив подбородок, сцепив руки за спиной, забыв о своих слушателях. Прошло десять минут, а он даже не остановился, чтобы перевести дыхание...
— Однако этот случай представляет интерес по многим причинам. Что же мы могли наблюдать? Что гипервентиляция привела к отеку легких и гипоксии, тогда как в другом случае, упомянутом мною ранее в качестве примера под номером три...
Не хватало только магнитофона. Инспектор и Эспозито, не сумев побороть искушения, взглянули сначала на карикатуру, а затем друг на друга. Этого им делать не следовало. Вскоре Эспозито уже давился истерическим смехом, который в конце концов прорвался наружу, хотя он старался зажать рот ладонью. Профессор осекся на полуслове:
— Вам нехорошо?
— Нет, все в порядке. Просто аллергия на лаймовую пыльцу. В мае я все время чихаю. Извините меня. — Он закрыл лицо бумажным носовым платком.
Огромные черные очки инспектора грозно уставились на молодого человека. А профессор вскоре опять увлеченно зажурчал, позабыв об их присутствии. Когда они собрались уходить, он предложил им взглянуть на легкие утопленницы под микроскопом. Инспектор потащил Эспозито прочь.
Подойдя к машине, инспектор, немало пораженный познаниями Эспозито, сказал:
— Вы, похоже, многое узнали из лекций Форли.
— Да, это интересный предмет, не то что юриспруденция или, еще хуже, военное дело, которое нам тоже приходилось изучать. Кроме того, он хороший учитель.
— Да, но вы, наверное, были очень толковым студентом. Он вспомнил вас. Мне рассказывали, что иногда к нему приходят за подписью, а он, если занят какой-нибудь проблемой, не сразу может вспомнить, как пишется его собственное имя.
Эспозито ничего не ответил. Он снова погрузился в угрюмое молчание, а инспектор оставил попытки докопаться до сути его несчастий и заставить его развеселиться. Что толку, если он только вчера высказал все, что имел сказать по этому поводу? Ему лучше озаботиться тем, почему рабочие, которые должны были явиться сегодня утром, так и не явились. У них какие-то проблемы с разрешением на строительство. Если дело касается только внутренних работ, то приступать можно через три недели после представления проекта. Как будто... Да, но палаццо Питти — это палаццо Питти. Не просто один из дворцов Флоренции, но настоящая жемчужина архитектуры, в нем разместилось несколько музеев, и государство непременно пришлет инспекцию... вот только когда? Лучше дать знать капитану Маэстренжело. Капитан всегда уделяет внимание бытовым мелочам, тем более если от них зависит благополучие его карабинеров. Нет, не то чтобы им не хватало двух имеющихся душевых кабин, им не хватало только водонагревателя. Им нужна горячая вода постоянно. А то двое парней примут душ — и горячей воды нет потом полчаса. И все же Эспозито вряд ли развеселится, если у него будет возможность принимать долгий горячий душ вместо короткого прохладного.
Обратно они поехали через центр. На соборной площади стада туристов преградили им путь. Эспозито мрачно ждал, а тем временем экскурсоводы, воздев вверх свои зонты, продирались сквозь толпы или, остановившись где-нибудь в тени, указывали ими на бело-голубую мраморную колокольню, сверкавшую на солнце. На виа Гвиччардини туристы сыпались с узких тротуаров, многие вонзались зубами в большие куски пиццы, торчавшие из оберточной бумаги. Вся улица пахла свежей выпечкой, перцем и помидорами.
— Обед, — довольно заметил инспектор.
Они свернули налево, где начинался подъем к дворцу.
Эспозито молча припарковал машину. Прежде чем уйти на обед, инспектор позвонил главному садовнику и велел осушить пруд.
Воду пришлось откачивать несколько часов. Стояла жара. Приказ о переходе на летнюю форму ожидался через несколько дней. А пока карабинеры потели, садовники работали сначала в рубашках, потом в майках. Они хотели оставить достаточно воды для рыб, но это было не страшно. Как только уровень снизится, любой предмет, попавший в пруд в течение последних нескольких дней, станет виден. Все остальное находится под слоем зеленой придонной тины. Инспектор стоял, как всегда, далеко в стороне от работающих, в тени. Разговор садовников крутился вокруг воды, которую они откачивали и спускали вниз по внешнему склону холма с редко растущими деревьями.
— Ну и вонь! Подходящая работка для жаркого дня! Стоячую воду и зимой-то нюхать несладко.
— Жаль, что мы прошлым летом ее не откачали. За все годы, что я здесь — а их уж немало, — у нас до прошлого лета не засохло ни одного дерева! Я и не думал, что такое когда-нибудь случится.
— Говорят, что этим летом будет уже прохладнее.
— Будем надеяться.
Несколько пучков водяных гиацинтов с черными длинными мокрыми корнями, похожими на волосы, садовники поместили в пластиковые пакеты, наполовину заполненные зеленой прудовой водой, чтобы перенести их в другие водоемы. Беппе, самый старый из садовников, маленький, круглый и темный, как орех, хорошо знал инспектора. Он предложил ему взять один пакет.
— Он выбрасывает чудесный голубой цветок, похожий на ирис. Возьмите. У вас же есть свой садик. Устройте там небольшой пруд.
— Нет, нет... я с ними не умею... нет.
— Но вам стоит только сказать, вы же знаете.
Обычно они стригли живые изгороди и разравнивали гравий возле отделения полиции, но не более. Старый садовник не спешил уходить.
— Плохи дела...
— Да.
— Поговаривают, что это, наверное, убийство...
— Вот как?
— Это Джованни так думает. Он говорит, что ребенок мог бы там утонуть, но не взрослый. Вот что он говорит.
— Хм.
— Конечно, могли быть и наркотики... и выпивка. Кругом эта иностранная молодежь, только и знают, что пьянствовать. Вырвались из дому... У нас их тут полно. Приносят пиццу, мусорят...
— М-м...
— И вам больше нечего сказать?
— Нет.
— Не в обиду вам — но просто мы за работой любим поболтать. Так быстрее время проходит. Ладно, больше ни слова. Хорошо.
Однако он не уходил. Инспектор, понимая, чего он хочет, заговорил с ним, спросил об операции жены, о новом доме его старшей дочери, о внучке, которая недавно вышла замуж, а все живет с родителями, не найдя отдельной квартиры, так что «если инспектор знает что-нибудь»... Инспектор кое-что знал. Он очень хорошо знал, что эта невинная беседа мгновенно преобразится в секретную информацию и темные намеки об убийстве, якобы поведанные им старому садовнику, как только тот возвратится к своим товарищам. Но прежде чем отправиться к ним, старик взглянул на инспектора снизу вверх и прошептал:
— Мы поспорили. Я считаю, что как бы она там ни очутилась — Джованни думает, что виноваты наркотики, другие говорят, что ее столкнули, — она, должно быть, поскользнулась. Эта водоросль, спирогира... очень скользкая. Ударилась головой об обломок статуи.
— Но там же нет...
— Инспектор! — окликнули его от пруда.
Они что-то нашли. Инспектор вышел из тени, осторожно переступая через пластиковые шланги. Карабинер протягивал ему наплечную сумку.
— Откройте ее.
— Я могу дать вам резиновые перчатки, если хотите.
