Инспектор кивнул.
— Талантливый парень.
— Верно, — согласился Лапо. — Но он никогда не разбогатеет. Он неделями корпит над этими кухонными шкафами в цветочек, которые привозит с севера, а потом продает их за полцены. Он всегда говорит, что ему просто нравится его работа. И если ждать, пока купят вещь задорого, то негде будет хранить новые вещи и работать. Ваше здоровье, инспектор.
Солнце, плескавшееся в бокалах, отбросило на белую бумажную скатерть два танцующих пятна винного цвета. Хлеб был свежий и хрустящий, цыпленок — восхитительный...
— Так что вы делали у Перуцци? Он сегодня поехал в больницу снимать кардиограмму.
— Я слышал. Хотел расспросить его о туфле, которую мы нашли. Это туфля одной неизвестной особы, личность которой мы пытаемся установить. Я вам сейчас расскажу эту историю, если вы еще не читали в газетах.
— Только не я. Я интересуюсь исключительно политикой. И скажу вам, что эти выборы...
— Да. Я знаю, как для вас это важно, но я хотел спросить о Перуцци. — Не хватало еще, чтобы Лапо пустился в рассуждения о политике! — Там у него подмастерье...
— Иссино? Хороший парень. Сокровище. Кажется немного смешным сначала, пока к нему не привыкнешь, — знаете этих японцев.
— Осторожные они ребята.
— Да?
— Ко мне еще ни разу не обращался с заявлением японский турист, который бы потерял камеру или не заметил, как ему обчистили карманы. Был один случай поножовщины, когда банда цыганских малолеток напала на японского журналиста возле вокзала. Ударили его ножом в ногу. Мы то узнали про это только потом: он, раненый, сел в поезд и поехал в аэропорт, чтобы лететь в Японию. У него с собой была аптечка, и он сам перевязал рану, но в аэропорту потерял сознание. Один из наших ребят вытянул из него показания, но никакая сила не могла его удержать от полета.
— Трудно его в этом обвинить.
— Да я и не обвиняю! Я в том смысле, что мне с ними не доводилось встречаться, потому что они благоразумны и осторожны. И этот парень — как, вы говорите, его зовут?
— Иссино. Но это мы его так зовем, потому что его настоящее имя Иссайе или что-то в этом роде, для нас, итальянцев, непроизносимое. Не уверен, что я и сейчас-то его правильно выговорил.
— Иссино... мне показалось, что он... ну не знаю... он молчун.
— Иссино? Да вы что! Сантини! Инспектор спрашивает про нашего Иссино, говорит, что он молчун.
Сантини, отложив хлеб, который макал в соус, рассмеялся:
— Пусть он вам расскажет про святого Петра и проститутку, только заканчивать вам придется самому.
— Соня! Цыпленка инспектору и зеленый салат. Будете зеленый салат? Зеленый салат и еще четверть красного! Иссино учит итальянский и хочет научиться рассказывать анекдоты. Он считает, что анекдот — это вроде экзамена. Это надо видеть. Он сам через пень-колоду рассказывает анекдот почти до конца, а все подсказывают ему глаголы, а в конце, когда доходит до самого смешного, а он только это и знает наизусть, его плющит от смеха и он не может больше выговорить ни слова.
— Значит, он приходит сюда обедать? — Инспектор бросил взгляд через изгородь в сторону витрины, но ничего не разглядел за выставленной в ней обувью и опущенной позади льняной шторой.
— Раз в неделю. Но в другие дни он приходит выпить кофе, поболтать и, как он это называет, позаниматься итальянским. У него нет ни гроша. Надо думать, в другие дни он чем-то перекусывает у себя за верстаком.
— Перуцци не так уж много ему платит, да?
— Платит? Он ему не платит. Он его учит. Вот как с этим в наши дни, инспектор. Иностранцы приезжают сюда, чтобы учиться у наших мастеров, и платят им за это право. А возьми местного мальчишку лет пятнадцати, научи его всему, плати ему зарплату, плати налоги, а сделать он ничего не сделает еще несколько лет. Никто не может себе этого позволить. А все из-за неправильной политики, и если левые не образумятся и не поймут, какой от них вред...
— Этот ученик, — твердо перебил его инспектор, беря у Сони цыпленка и протягивая руку за хлебом, — должен иметь деньги, иначе как он вообще сюда попал? Он должен платить за жилье и тратить на еду хоть что-то, пусть и немного.
— Нет, все не так. Слушайте. Раньше он работал на обувной фабрике где-то под Токио, только не просите меня произнести название этого местечка. Он рассказывал, что каждый год у них на фабрике разыгрывают лотерею, и приз — поездка в Европу. Вам, наверное, встречались японцы, бедно одетые, выходящие от Гуччи с кучей сумок в руках? Это рабочие, которые делают покупки для друзей, которые не выиграли поездку. В Токио все это в десять раз дороже. Ну вот, так и Иссино приехал сюда в первый раз и решил, что он хочет вернуться, скопил денег — и вот он здесь. И он продержится до конца, будьте уверены, не то что Акико. Все мы удивились поступку Акико, но Перуцци был просто вне себя. Лучший подмастерье за всю его жизнь — и вот так взять и сбежать! Да вы, наверное, слышали об этом? Нет? Да ладно, дело не в этом. Так или иначе, а мастерство уходит из этой страны. Нашим внукам придется ездить в Японию за парой флорентийских туфель и в Китай за бутылкой кьянти... нет, нет, не подсаживайтесь к нам. У нас с инспектором серьезный разговор.
Это пришли печатник и упаковщик.
— Что сегодня на ужин?
— Полло а-ла качиторе.
Они сели за стол к Сантини и кликнули Соню.
— Простите, я на минуточку. — Четыре столика снаружи теперь были заняты, и посетителей внутри прибывало, поскольку все мастерские уже закрылись. — Мне нужно отпустить Соню. Пусть эти два места занимают, а мое придержите. Я вернусь, и мы продолжим разговор. Мне всегда приятно с вами поговорить. А теперь доедайте.
Инспектор подумал, что Лапо с любым приятно поговорить, и подивился терпению его работящей жены и дочери. Но день был жаркий и погожий, компания веселая, а цыпленок поистине бесподобный. И он принялся за еду, думая о тихом японском мальчике в длинном фартуке, пытаясь сопоставить собственное впечатление с рассказом Лапо. Пока его челюсти жевали цыпленка, в голове он заново прокручивал их встречу. Юноша не поддался на попытку спровоцировать его молчанием. Что с того? Быть может, это просто проявление хороших манер, свойственных другой культуре. Нет, инспектора другое насторожило: то, с какой боязнью он взглянул на туфлю, затем оглянулся. У него нет денег. Он каждый день ест, не отходя от верстака. Перуцци ему не платит.
Он поймал Лапо, проходившего мимо с грязными тарелками.
— Этот подмастерье... только между нами — он живет в комнате за мастерской, так?
Лапо пожал плечами и молча поднял брови.
— Хорошо. Подойдите сюда, когда выдастся свободная минутка. Мне нужно еще кое-что у вас спросить.
Пока Лапо не было, он подобрал хлебом все до последней капли соуса. И правда, нужно взять сюда Терезу и мальчиков. У Джованни скоро день рождения...
— Вы правы, инспектор. Что еще мне вам рассказать? А у Иссино не будет от этого неприятностей?
— Потому что он там живет? Нет, нет... Это у Перуцци будут неприятности, если что.
— Но вы же знаете, что Перуцци нельзя волноваться...
— Знаю. Не тревожьтесь о нем. Лучше расскажите-ка о том втором подмастерье, который сбежал. Вы не в курсе, у Иссино есть девушка?
— У Иссино? Нет. Они, бывало, ходили куда-нибудь с Акико — они были хорошими друзьями, — но я никогда не видел его с подруяской.
— А этот Акико. Была у него девушка?
— У Акико? Да вы что — не знаете Акико? Разве вы не видели ее? Красивее японки я в жизни не
