— Что теперь? — сказал Зверь.
Дверь была стальная. Ни ручек, ни звонка, ни таблички. Даже петли были потайные.
Я воздел руки кверху, изображая волшебника:
— Сезам, откройся!
Зверь засмеялся, но тут раздался негромкий голос из динамика:
— Добрый день. Чем можем быть полезны?
Тот самый аэропортовский голос.
— А, привет, — сказал я. — Это я звонил насчет трупа!
Позади нас лифт пришел в движение. Исчез в шахте. Лестницы тут не было. Зверь пригнулся и быстро обежал площадку, простукивая стены. Скрытых дверей или потайных панелей он не обнаружил.
— Кончай выдрючиваться, — сказал я аэропортовскому голосу. — Густав Далль меня ждет.
Зажужжал электромотор. Стальная дверь медленно поползла вверх, как в гараже. Сперва показался кроваво-красный ковер, потом группа хрупких белых стульев в стиле рококо, украшенных золотом. А дальше — вход в «Молот», выглядевший классом выше, чем стандартная роскошь прочего здания: резьба по светлому дубу, окна с гравировкой по стеклам, бронзовые дверные ручки и древний почтовый ящик.
Это был истинный вход в финансовую компанию «Молот». Стальная дверь служила только целям безопасности. Мне и Зверю выдали увесистый комплимент: поджидая нас, опустили бронированную дверь.
Но Зверь был не в восторге.
— Una trampa, — пробурчал он.
— Мы уже в ловушке, — сказал я. — Нажми на кнопку лифта и убедишься.
Зверь протянул руку и нажал. Лифт никак не среагировал. Тросы не задвигались.
— Ладно, — сказал я и ступил на красный ковер.
Зверь стоял возле лифтовой шахты. Мы следили за стальной дверью с дистанционным управлением. Но ничего не происходило.
Я потрогал ручку резной дубовой двери. Дверь была не заперта.
— Ладно, — снова сказал я, придерживая дверь для Зверя.
Мы скользнули в холл, настороженные, словно испуганные коты.
Мебель стильная, ковры восточные, кричащие полотна на стенах, и в глубине, за письменным столом, на коем можно бы было проводить чемпионат мира по настольному теннису, — какая-то женщина.
— Добро пожаловать, — произнесла она с хорошо заученной вежливостью.
Тот самый голос, аэропортовский. На его хозяйку стоило посмотреть. Ее будто изготовили в соседнем гараже, где стояли «порше»: полировка на лице, обтекаемые формы прически, выдвижные обводы в лифчике, документы указывают на 1948 год, но корпус сменили в прошлом году. Она была столь же натуральна, как пластмассовый огурец на витрине, и сексуальности в ней было столько же.
— Директор Далль ожидал только одного посетителя.
По-видимому, она была идеальной секретаршей для владельца «порше». Я не мог глаз от нее отвести. Корсет, должно быть, сварен из нержавейки.
— Придется ему примириться с двумя, — сказал я.
Она изучала мое измочаленное лицо. Улыбнулась вдруг, показав идеально белые зубы. Наклонилась к переговорнику и сказала:
— Здесь два посетителя. Попросить их войти?
Из репродуктора раздалось что-то неразборчивое, и она указала на еще одну дубовую, двойную дверь. Та медленно скользнула вверх. Видно, она нажала на кнопку.
Я шел, широко шагая, по темному ковру, расстилавшемуся от стены до стены. Комната была величиной с поле, в ней можно было чинить самолеты. Две стены — сплошные окна. Зверь шел вплотную за мной, мы оба остановились в удивлении, едва переступив порог.
Вся комната пропахла сладкими духами.
А он был в ней один.
Густав Далль сидел в пухлом кожаном кресле как раз там, где углом сходились большие окна. Комната была обставлена скромно. Тяжелые белые гардины из расшитого вручную шелка струились по двум стенам, предметы искусства стоимостью в миллионы были развешаны по двум другим. Мебель из бородавчатой березы, посуда с гравировкой, бронза — все это хвастливо сгрудилось вокруг письменного стола.
Зверь и я стояли, принюхиваясь. Запах духов был одуряющий.
— И кто же это из вас выпендривался по телефону?
Голос был хриплый, затрудненный.
— Я, — ответил я. — Уютное тут у тебя гнездышко.
Он был здоровенный — невысок ростом, но широкоплечий и плотный. Мое распухшее лицо явно забавляло его, но до улыбки дело не дошло.
— Почему? — прохрипел он.
— Что — почему?
— Почему выпендривался?
Я пожал плечами:
— Надо было как-то попасть сюда.
Он засмеялся — тоже с хрипотцой:
— Ты небось мастак... выпендриться. Это видно... по твоему лицу...
Вера в себя просто била в нем ключом. Запах духов ходил по комнате волнами. Щеки у него были выбриты до блеска, голубые глаза с красными прожилками, волосы плотно приглажены.
— Borracho, — сказал Зверь, не глядя на меня.
Я кивнул.
Густав Далль был алкоголик. Знакомый облик — таких, как он, я видывал и ранее.
Выпьют и закуролесят. А с похмелья начинают ко всему придираться. В полночь — генералы, наутро — капралы. Крикливые и злобные перед тем, как отключиться, въедливые и придирчивые на работе утром. Утренние часы — самые ценные, а им приходится доказывать, что для настоящих мужчин алкоголь накануне вечером — так, пустячок, приятное времяпрепровождение. По утрам-то они в порядке, хоть на выставку. Благоухают лосьоном, дезодорантом и присыпкой для ног.
Такие алкоголики всегда ухоженны, всегда нахальны, всегда настырны.
— Вот она, Швеция, — сказал я, не обращаясь ни к кому.
Публика насторожилась, ожидая дальнейших проявлений мудрости.
— В Швеции люди думают, что чем ты громогласнее выступаешь на совещаниях, тем ты напористее в деле.
Далль улыбнулся, но по вискам у него тек пот — это выходил вчерашний алкоголь.
— Я деловой человек, — прогудел он, как бы рассуждая о чем-то. Голос звучал глухо, но спокойно. — Веду дела такого уровня, что на меня всегда обращено внимание. Правительство, госбанк, биржа, средства информации. Все за мной наблюдают. Я не могу позволить себе никаких скандалов. Они могут стоить мне слишком дорого.
— Труп, — сказал я, — труп, который раскачивается на веревке под потолком в разгар всех твоих операций с компаниями по охране, — это могло бы считаться скандалом?
Густав Далль молча кивнул. Я не продолжал.
— Случается, — прохрипел Густав Далль, — что сюда приходят люди, чтобы угрожать мне. Угрожают тем, что мне нужно меньше всего, то есть скандалами. — Он фыркнул. — Деловые люди моего уровня быстро приноравливаются управляться со скандалами. Это вообще-то просто... надо избегать их или не допускать. — Тут он улыбнулся с видом раздражающего превосходства. — А от тех, кто угрожает... откупаются. Следуя чисто деловым принципам. Обычно это стоит пятьдесят тысяч крон.
Он сделал нарочитую паузу. В комнате было тихо.
— Такова цена просчетов, — зло прохрипел он под конец.
Новая деланная пауза. Я взглянул на Зверя. Он стоял в центре ковра, скрестив руки на груди. Лицо его ничего не выражало.
