— Тем не менее я не могу пожаловаться. Для меня он сделал больше хорошего, чем плохого.
— Я понял, что не все настолько довольны. Например, господин Передреев имеет серьезные основания говорить иначе.
— Передреев просто старый козел, он никогда не обладал широтой взглядов и всегда завидовал Жене. В чем он истинно силен, так это в закулисных политических интригах. Именно за счет них он имеет влияние на губернатора. Да и то, когда он залетел на спекуляциях какими-то акциями, влез в долги и не смог расплатиться по обязательствам, губернатор именно Евгения попросил разрулить эти вопросы. Откровенно говоря, я не удивлюсь, если узнаю, что Передреев с его амбициозностью так и не смог простить Евгению оказанной ему помощи.
— Наверное, это было бы естественно, — сказал я. — Эта помощь ему дорогого стоила: как минимум утраты политического влияния. Хотя он продолжает делать хорошую мину при плохой игре.
— Дорого стоили ему его дурацкие авантюры и неразборчивость в связях, — горячо возразила она.
«Господи, тебе ли говорить о связях», — подумал я и вслух спросил:
— А каковы подробности этой истории?
— Я не знаю никаких подробностей, — вдруг замкнулась она и повернулась лицом к окну.
— А зря. Передреев не будет молчать, если ему рассказать в целом о вашей связи с Зиминым и попросить что-нибудь рассказать о вас.
— Господи, кончится ли это когда-нибудь?! — вдруг взмолилась она, закрыв лицо руками. — Эти бесконечные угрозы и шантаж! Да не знаю я никаких подробностей, — прижав руки к груди, заговорила она. — У него были деньги, он решил подзаработать, ввязался в сомнительные финансовые операции, параллельно в кредит купил дачу и автомобиль, а когда прогорел, остался с большими долгами. При этом он, видимо, решил, что его политический вес и положение в губернии настолько сильны, что кредиторы могут подождать. А они, напротив, оказались нетерпеливыми и решительными. Фамилия Рыбак вам о чем-то говорит? В бандитских кругах его иначе зовут Таксист. Не знаю, где и когда Передреев связался с ним, но именно Рыбак являлся кредитором. Больше я ничего не знаю.
Я понимал, что Татьяна находится на грани сильного нервного истощения — события последнею времени стали на ней сказываться. И все же я не мог не задать ей еще один вопрос:
— Скажите, ваш супруг знал что-нибудь о вашей связи?
Она испуганно посмотрела на меня широко раскрытыми глазами.
— Или, может быть, догадывался о том влиянии, которое имеет на вас Евгений? — слегка изменил я формулировку. — Я спрашиваю не из праздного любопытства, это очень важно. Как вообще он относился к Зимину?
И тут события резко вышли из-под моего контроля.
— Все, не могу больше! — Татьяна с размаху треснула чашкой о пол, разбив ее вдребезги. — Сколько же можно, я же не железная! Я поняла, эти мерзавцы все хотят списать на меня. Не могу больше! — с этими словами она ринулась вон из кухни по направлению к прихожей.
Я, как мог, быстро бросился за ней и сумел схватить ее за руку в зале.
— Остановитесь же вы, ненормальная женщина! — почти закричал я.
— Пусти меня, — стала она вырываться и отталкивать меня.
Я схватил ее за плечи, потряс от души и спокойно спросил:
— Ну куда вы в таком состоянии? Врежетесь в первый фонарный столб…
Я еще раз с силой потряс ее за плечи. Она неожиданно перестала упираться, как-то обмякла, закрыла лицо руками и уткнулась мне в грудь, бормоча при этом:
— Они все спишут на меня, абсолютно все…
В мои планы не входило являться плакальной жилеткой для слез бывшей любовницы министра экономики, но, повинуясь скорее эмоциям нежели разуму, я все же обнял ее. И более мягко сказал:
— Чи-чи. — Я редко утешал плачущих женщин, поэтому это идиотское междометие было похоже на то, как воспитательница в детском саду утешает плачущих детей. Но детка, плачущая у меня на груди, имела столь привлекательные и волнующие формы, была так беззащитна, настолько возбуждающе было исходящее от нее женское тепло, что моя «крыша съехала».
Я взял ее лицо в свои руки, оторвал от груди и порывисто прижался к ее губам, чуть солоноватым от слез. На мое удивление, она ответила не менее страстно. Мы сплелись в объятиях прямо посередине зала. Дальнейшее я помню смутно. Видимо, все происходило по стандартному в таких случаях сценарию. Под воздействием сексуальной мощи, видимо, возросла мощь мышечная, я подхватил отнюдь не маленькую Татьяну на руки и понес ее в спальню, совершенно забыв о том, как еще час назад я прикалывался по поводу маленьких шаловливых вертолетиков, приземлявшихся время от времени на этой двуспальной кровати.
Кстати, кровать оказалась очень удобной для сексуального времяпровождения: она была не мягкой (партнеры не «проваливались»), в то же время в меру жесткой и упругой (что приятно волновало во время эротических телодвижений). Я подумал, что в силу занятости Зимина покупала ее сама Татьяна, и отдал должное ее вкусу. Впрочем, я отдал должное и самой Татьяне. Эта женщина не только знала толк в технической стороне секса, она ценила и любила заниматься этим делом. При всем при этом она заботилась не только о себе, но и не забывала о партнере, чувствуя, в какой стадии эротического процесса он находится, старалась ускорить или замедлить свои ощущения. Кроме того, она была абсолютно неконсервативна и откликалась на самые смелые мои предложения. Ненасытность ее не знала предела, но это не было бедой, поскольку таким же она делала своего партнера. Одним словом, Татьяна не разочаровала. Пожалуй, секс с этой женщиной был одним из самых приятных и неожиданных подарков судьбы за последнее время.
Когда же наконец после длительного с небольшими перерывами занятия сексом мы в изнеможении лежали на кровати, я подумал, что Зимин мог пойти на всевозможные должностные преступления, чтобы получить рычаги воздействия на Татьяну с целью сделать ее впоследствии своей любовницей. Я на своем опыте понял, что эта игра стоила свеч. Однако мне следовало констатировать, что я зашел несколько дальше, чем предполагал, в своих личных отношениях с одним из участников данного дела, роль которого была еще далеко не ясна. К тому же, поскольку непосредственным заказчиком расследования являлся Передреев, я по долгу службы должен был бы сообщить ему о последних результатах моей работы. Раздумывая над этим, я взял пачку «Соверена» и закурил. С выдохом в потолок струи сигаретного дыма я для себя все же решил воздержаться с докладами. Как мне показалось, для этого у меня были некоторые объективные основания. Я, аккуратно, стараясь не разбудить заснувшую на моем плече Татьяну, попытался встать, но она все же проснулась. Накинув на себя простыню, она села на кровать и спросила:
— Ты уже уходишь?
Я сказал:
— Да, мне пора. Думаю, что тебе тоже. Олег, видимо, уже сильно волнуется.
— Он уехал, — быстро ответила она. — В очередной рейс.
Я усмехнулся и загасил сигарету в пепельнице, стоявшей на тумбочке рядом с кроватью.
— Татьяна, — обратился я к ней. — Я весьма благодарен тебе за проведенное время, но я ничего не могу тебе обещать в плане сокрытия полученной мной информации.
Надеюсь, ты и не ждешь от меня иного. Я нанят конкретным человеком и обязан отчитываться перед ним о проведенном расследовании. Единственное, что я могу сделать, — как можно дольше сохранять это в тайне. Может быть, если обстоятельства позволят продвинуть это дело без раскрытия вашего с Зиминым секрета, тогда это останется тайной навсегда.
Татьяна оперлась подбородком на колени своих согнутых ног и стала медленно раскачиваться с закрытыми глазами. Это продолжалось несколько секунд, потом она открыла глаза и, пристально глядя на меня, сказала:
— Спасибо.
Я поцеловал ее, взял свою одежду и вышел из комнаты в зал. Бросив взгляд на кухню, я заметил лежащую на столе записную книжку Зимина. Секунду поразмыслив, я шагнул в кухню, взял книжку со стола и положил в боковой карман своего пиджака. Оглядев на прощание квартиру, я покинул ее.
По странному обороту судьбы наши с Татьяной автомобили были припаркованы у подъезда, почти
