Растративши дары и дани, Пристулила в седьмом ряду. Я солнечник и лью с эстрады На публику лучи поэз. Ты, слушая, безгрезно рада (Будь проклята приставка «без»!) Но может быть, мое явленье, Не нужное тебе совсем, Отторгнуло тебя от лени, Пьянительней моих поэм? Напомнило, что блеклых девять Осенних лет твои черты Суровеют, что их одевить В отчаяньи не можешь ты… 1912. Ночь под Рождество
Ты приходишь утомленная, невеселая, угаслая, И сидишь в изнеможении, без желаний и без слов… Развернешь газету — хмуришься, от себя ее отбрасывая; Тут уже не до политики! тут уже не до балов! Светлый день ты проработала над капотом мессалиновым (Вот ирония! — для женщины из разряда «мессалин»!). Ах, не раз усмешка едкая по губам твоим малиновым Пробегала при заказчице, идеал которой — «блин»… В мастерской — от вздорных девочек — шум такой же, как на митинге, Голова болит и кружится от болтливых мастериц… Не мечтать тебе, голубушка, о валькириях, о викинге: Наработаешься за день-то, к вечеру — не до цариц! 1912
Будь спокойна, моя деликатная, Робко любящая и любимая: Ты ведь осень моя ароматная, Нежно-грустная, необходимая… Лишь в тебе нахожу исцеление Для души моей обезвопросенной И весною своею осеннею Приникаю к твоей вешней осени… 1912. Июль. День Игоря.
Ст. Елизаветино, село Дылицы
Моя улыбка слезы любит, Тогда лишь искренна она, Тогда лишь взор она голубит — И в душу просится до дна. Моей улыбке смех обиден, Она печалью хороша. И если луч ее не виден, Во мне обижена душа. Мыза Ивановка
Бессонной ночью с шампанским чаши Мы поднимали и пели тосты