Том 2. Поэзоантракт

Все ж в знак признательности Вилли
В лоб девочку поцеловал.

О, в этом поцелуе — жало,
А в жале — яд, а в яде — тлен…
Блаженно Тася задрожала,
Познало сердце нежный плен.

Уехал Вилли. Стало жутко.
Прошло три года. Вдалеке
Ее он помнил ли? Малютка
Скончалась в муке и тоске.

1918 — V

Лососья идиллия

Там, где растет на берегу осина
  И вкривь, и вкось,
Вплыла из моря в речку лососина,
  За ней — лосось.

И стала выкрапчатая лососька
  Метать икру.
На душегубке слышен шепот: «Фроська,
  Оставь игру.

Не шевелись. Ах, лучше б ты осталась
  На берегу.
Зря к делу на ночное затесалась…
  Дай острогу».

И дедушка, дрожащею, но верной
  Сухой рукой
Взмахнул, слегка прицелился примерно
  И — острогой!

От восхищенья закричала Фроська:
  «Поди, небось,
Ты пала, икрометная лососька!»
  Но пал лосось.

Кондитерская дочь

Германский лейтенант с кондитерскою дочкой
Приходит на лужок устраивать пикник.
И саркастически пчела янтарной точкой
Над ним взвивается, как злой его двойник.

Они любуются постельною лужайкой,
Тем, что под травкою, и около, и под.
И — френч ли юнкерский затейливою байкой
Иль страсть заводская — его вгоняет в пот.

Так в полдень млеющий на млеющей поляне
Млеть собирается кондитерская дочь…
Как сочь июльская, полна она желаний:
В ее глазах, губах, во всей — сплошная сочь…

Вот страсть насыщена, и аккуратно вытер
Отроманировавший немец пыль и влажь…
А у кондитерской встречает их кондитер
С открытой гордостью — как связи их бандаж.

1918 — XI

В роли рикши

Пятнадцать верст на саночках норвежских
Я вез тебя равниной снеговой,
На небе видя зубров беловежских,
Из облаков содеянных мечтой.