Воскресли, приняв новый вид: Повальное пьянство. Лень. Ссора. Зарезан. Повешен. Убит. Художественного салона И пьяной харчевни стезя Совпала по сходству уклона. Их было различить нельзя. Паскудно гремело витийство, Которым восславлен был грех. Заразное самоубийство Едва заглушало свой смех. Дурил хамоватый извозчик, Как дэнди эстетный дурил. Равно среди толстых и тощих Царили замашки горилл. И то, что расцветом культуры Казалось, была только гниль. Утонченно-тонные дуры Выдумывали новый стиль. Они, кому в нравственном тесно, Крошили бананы в икру, Затеявали так эксцессно Флиртующую игру. Измызганно-плоские фаты, Потомственные ромали, Чьи руки торчат, как ухваты, Напакоститься не могли. Народ, угнетаемый дрянью Безмозглой, бездарной, слепой, Усвоил повадку баранью: Стал глупый, упрямый, тупой. А царь, алкоголик безвольный, Уселся на троне втроем С царицею самодовольной И родственным ей мужиком. Был образ правленья беспутен — Угрозный пример для корон: Бесчинствовал пьяный Распутин, Усевшись с ногами на трон. Упадочные модернисты Писали ослиным хвостом Пейзажи, и лишь букинисты Имели Тургенева том. Свирепствовали декаденты В поэзии, точно чума. Дарили такие моменты, Что люди сбегали с ума. Уродливым кактусом роза Сменилась для моды. Коза К любви призывалась. И поза Настойчиво лезла в глаза. И этого было все мало, И сытый желудок хотел Вакхического карнавала Разнузданных в похоти тел. И люди пустились в эксцессы, Какие не снились скотам. Изнервленные поэтессы Кривлялись юродиво там. Кишки обжигались ликером, И похоть будили смешки, И в такт бархатистым рессорам Качелились в язвах кишки. Живые и сытые трупы, Без помыслов и без идей, Ушли в черепашии супы, — О, люди без сути людей!
