Том 4. Классические розы

На свою половину, где след
Мужчины терялся в избе…

Долго сидели мы,
Курили почти без слов,
За окнами — топи тьмы,
Покачивание стволов.

Когда же легли все спать,
Вышел я на крыльцо:
Хотелось еще, опять
Продумать ее лицо…

На часах фосфорился час.
Туман возникал с озер.
Внезапно у самых глаз
Бестрепетный вспыхнул взор.

И руки ее к моим,
И в жестоком нажиме грудь,
Чуть веющая нагим,
Податливая чуть-чуть…

Я помню, она меня —
В глаза — в уста — в чело,
Отталкивая, маня,
Спокойная, как стекло…

А озеро спать легло.
Я пил не вино, — уста,
Способные усыпить.
Бесстрастно, сквозь сон, устав,
Шепнула: «Довольно пить…»

Тойла

Лето 1930

Рыбка из пруда

Вся сдержанная, молодая, —
Нежно выдержанное вино! —
Она способностями обладает
Грешить, пожалуй что, и не грешно.

Во всяком случае, почти безгрешна
Мозг обвораживающая сеть,
Зло выбираемое столь поспешно,
Что жертве некогда и повисеть.

Но в ограниченности безграничья
Кипящей чувственности столько льда,
Несовместимого ни с чем приличья,
Что эта молодость не молода.

Да, в безошибочности есть ошибка,
И в образцовости сокрыт изъян.
В пруде выращиваемая рыбка
Живет, не ведая про океан.

Тойла 1930

У маяка

Бей, сердце, бей…

Бей, сердце, бей лучистую тревогу! —
    Увидеть бы
Ту, для кого затрачу на дорогу
    Весь день ходьбы…

Я в солнечное всматриваюсь море
    И — некий знак —
Белеет в сентябреющем просторе
    Ее маяк.