Еще бы было не жалеть их, если они не постигали слов поэта:
С вами я, и это — праздник, потому что я — поэт. Жизнь поэта — людям праздник, несказанно-сладкий дар. Смерть поэта — людям горе, разрушительный пожар. …Или ваша дань поэту — только скучный гонорар? Но и гонорар-то платили далеко не по заслугам, ибо —
Моей свинцовой нищеты Не устыжуся я нимало, Хотя бы глупым называла За неотвязность нищеты Меня гораздо чаще ты. Кто эта «ты» — подруга или родина? Первая едва ли бросила бы подобный упрек любимому; она была для этого слишком умной и деликатной женщиной, да и вообще, нищета — понятие относительное. По тогдашним условиям, Сологуба можно было счесть, пожалуй, богатым человеком. Вот родина скорее могла бы его укорить, сама давая крохи, что он не имеет роскошных вилл в духе — некоторым образом близкого ему — Габриэле Д'Аннунцио…
Недаром поэт горько сетует в своем триолете:
В иных веках, в иной отчизне, О, если б столько людям я Дал чародейного питья! В иных веках, в иной отчизне Моей трудолюбивой жизни Дивился б строгий судия. В иных веках, в иной отчизне Как нежно славим был бы я! Но не только в России, где продажная критико-кретинская бездарь, — классическая свинья в апельсинах, — всячески поносила могущественного своего же русского поэта, и вместо того, чтобы гордиться им, глумилась по своему хамскому обыкновению.
И поэт презрительно-спокойно заявлял:
Звенела кованая медь, Мой щит, холодное презренье, И на щите девиз: Терпенье. …И зазвенит она и впредь В ответ на всякое гоненье. И добавлял, обращаясь к печали:.
Так пой же, пой, моя печаль, Как жизнь меня тоскою нежит. Моя душа тверда, как сталь, Она звенит, блестит и режет. И, чувствуя, что в сердце своем носит солнце, страстно вопрошал:
Солнце, которому больно! Что за нелепая ложь! Где ты на небе найдешь Солнце, которому больно? И глаголил насмешливо-примирительно:
Благослови свиные хари, Шипенье змей, укусы блох,— Добру и Злу создатель — Бог. …Прости устройство всякой твари. И — подвижнически:
В безумно-осмеянной жизни Власти не дай укоризне Страдающий лик отемнить. И — в мудрой гордости:
Да будут вместо жизни книги Наградою железных дней. …Покорен я в железном иге. Не самоубийством же было, в самом деле, кончать из-за «свиных харь» критических тварей:
Ты гори, моя свеча, Вся сгорай ты без остатка,— Я тебя гасить не стану… 
