там ее ждало жестокое разочарование: из кранов текла ржавая еле теплая вода. В такой воде даже руки мыть боязно, не говоря уж обо всем остальном, и Гелька была вынуждена смириться с мыслью о том, что сегодня ей придется обойтись без душа. Ничего, вот доберется до деревни, там и помоется как следует.
Вернувшись в комнату, Гелька скептически посмотрела на джинсы и задумалась. Спору нет, в дороге они очень удобны, только в них за рулем и сидеть. Но с другой стороны, у нее же сегодня такой особенный день! И сердце просит чего-то такого, красивого, чтоб у всех, кто ее видел, дух захватывало!
Распаковав самый большой из чемоданов, Гелька принялась перебирать вещи. В итоге ее выбор остановился на задорной юбочке чуть выше колена, блузке песочного цвета — под тон юбке, и белоснежном шарфе из тончайшего шелка. Десять минут, и в зеркале отразилась интересная и загадочная барышня, одетая в стиле «сафари». Подумав, Гелька ярко накрасила губы и присовокупила к наряду черные очки. Все равно на улице солнечно, а без темных очков имидж слегка хромает, что совершенно недопустимо.
Когда она сдавала номер, дежурный администратор практически лишился дара речи и лишь тупо пялился на неведомо откуда взявшуюся красотку, случайно почтившую своим присутствием его заштатный мотель. Гелька удовлетворенно поставила себе первую галочку и вышла на стоянку. Села в машину, завела ее и громко расхохоталась, выруливая на автостраду.
Если бы кто-нибудь сказал ей сейчас, что со стороны ей в таком виде и семнадцати лет не дашь, Гелька была бы сильно удивлена. Но ничуть не раздосадована!
Увидев определившийся на мобильном телефоне номер, Захарыч похолодел. Этого клиента он уважал и боялся больше всех прочих вместе взятых. Впрочем, у него действительно были серьезные основания и для уважения, и для страха. С заказов этого человека контора имела почти треть всей общей выручки, и лично Захарычу в зависимости от сложности исполнения заказа причиталось от десяти до двадцати процентов. А что до страха… Такому человеку, как Дмитрий Викторович, известному в узких кругах как Питон, нельзя было отказывать ни в чем и никогда. Он заправлял столь крутыми делами, что Захарыч. порой терялся в предположениях, насколько же высоко взобрался Питон, что может себе позволить практически все.
Впрочем, к уважению и страху примешивалось еще и третье чувство, именуемое завистью. Захарыч спал и видел себя в роли Питона, прекрасно понимая, что никогда не достигнет его уровня. Кишка тонка, именно так! Захарыч бесился, осознавая свою ничтожность, ругал себя последними словами, но ничего не мог с этим поделать. Чтобы стать таким, как Дмитрий Викторович, требовалось куда больше, чем простое желание отдельно взятого шефа экспедиторской конторы. Значительно больше..
Выждав пару секунд, пока перестанут дрожать руки, Захарыч ответил на вызов:
— Добрый день, Дмитрий Викторович!
— Увы, не могу ответить тебе тем же, Ваня, — раздался в трубке вкрадчивый голос Питона.
— А что такое? — Мигом покрывшись липкой испариной, Захарыч терялся в догадках, одна другой страшнее, что же могло приключиться на сей раз.
— Это я тебя должен спросить, что за бардак творится в твоей компании. Ты не забыл, что сегодня утром у нас должна была состояться поставка по известному тебе адресу? Мой человек прождал четыре часа, но машина от тебя так и не пришла, и он был вынужден дать отбой нашим контрагентам.
— Дмитрий Викторович, я все могу объяснить! Видите ли, произошла досадная накладка…
— Меня не интересует, что там у тебя произошло. Сегодня по твоей милости я потерял много денег. Но, ты сам в курсе, деньги для меня не главное. Куда хуже другое — я потерял уважение контрагентов. А это очень серьезные люди. Тебе и не снилось, насколько серьезные…
— Дмитрий Викторович!..
— Я на тебя рассчитывал. Я тебе доверял. А ты меня подвел. Очень сильно подвел. Смотри, чтобы больше ничего подобного не было!
— Дмитрий… — начал Захарыч, но в трубке раздались гудки отбоя.
Еле удержавшись от того, чтобы не разбить об стол ни в чем не повинный телефон, Захарыч вздохнул, выдохнул и, кое-как собрав в кулак скачущие мысли, нажал кнопку селекторной связи.
— Влад, срочно ко мне! Пулей, твою мать!..
Гелька ехала и откровенно наслаждалась дорогой. Как же давно она не выбиралась из Москвы! То и дело проскакиваешь мимо какой-нибудь лубочной деревеньки, где на обочине ее жители торгуют всякой всячиной. Чего тут только нет — и пластмассовые тазы, и копченая рыба, и молодая картошка. Ничего, еще пара сотен километров, и она будет на месте! А там и рыбы этой — хоть завались, а уж грибов-ягод и подавно! Да еще и молоко свежее, парное… И сливочки домашние, которые можно вилкой есть, такие густые да жирные!
Интересно, много ли изменилось в деревне с ее последнего приезда?
Гелька попыталась вспомнить, когда же это было. Ну да, так и есть: ей только-только десять лет стукнуло. У дедушки тогда сильно прихватило сердце, и мать, наплевав на взятые на модный курорт путевки, ринулась в деревню ухаживать за стариком. С отцом она уже была в разводе и, хотя он был готов забрать дочь, почему-то воспротивилась, предпочла вывезти маленькую Гельку в деревню.
Честно говоря, в памяти от той поездки осталось немногое. Играть с соседской ребятней Гелька избегала: ни казаки-разбойники, ни прочие дворовые игры ее не прельщали. Куда приятнее было посидеть в гамаке с книжкой. Несколько раз они с мамой выбирались в лес: матери требовались какие-то травы для целебного настоя, ну а Гелька, само собой, в травах нисколько не разбиралась, зато очень быстро распробовала лесную ежевику и объелась ею до икоты. Так что вечером матери пришлось готовить два разных отвара: один для приболевшего деда, а другой — для неугомонной дочери, страдающей расстройством желудка.
После того лета мать ездила к деду каждый год, а по возвращении всегда горестно качала головой и с печалью говорила, что долго старик не протянет. Дают знать о себе фронтовые раны, да и возраст уже почтенный. Но, тем не менее, вечно хворый дед не сдавался и прожил еще больше десяти лет. Поэтому, когда в прошлом году из деревни пришло известие о его смерти, для них с матерью это не стало ударом. Гелька не могла вырваться с работы ни на денек, и на похороны мать ездила одна. А вернувшись, огорошила Гельку новостью, что та теперь — хозяйка дедовского дома, который старик завещал своей единственной внучке. На логичный вопрос, а зачем ей изба у черта на рогах, мать пожала плечами. Гелька попыталась было намекнуть матери, что та вполне может забрать дом себе, и она, Гелька, совершенно не против! Но увы: мать тоже не горела желанием принимать такое странное и по большей части бесполезное наследство. Кто ж знал, что все так обернется! Теперь Гелька ужасно радовалась тому, что у нее, вечно мыкающейся по съемным квартирам дамы, есть собственный уголок! Да что там уголок — целое хозяйство с домом-пятистенком и огромным сараем, в котором когда-то дед держал всякую живность да хранил дрова.
Предвкушая, как отпадут челюсти у местных жителей при виде ее, такой красивой и стильной, Гелька разве что не замурлыкала. На нее напал кураж, и, стремясь приблизить сладостный миг триумфального въезда в деревню, Гелька притопила педаль газа. Ее душа неслась и пела в такт мерно урчащему движку, и даже обсигналивший ее водитель-дальнобойщик, которому не понравилось, что Гелька обогнала его по правой полосе впритирку к обочине, не испортил настроения.
— Мать твою, я тебя что просил сделать?
— Разобраться с графиком поставок! — отрапортовал Влад, у которого, несмотря на всю его напускную невозмутимость, нервно подрагивало левое веко.
Вот именно! Так почему мне звонят оттуда, — тут Захарыч многозначительно закатил глаза к потолку, — и сообщают, что сегодня утром мы сорвали заказ?! Ты хоть понимаешь, чем это пахнет?! Чем это для тебя лично пахнет, щенок?! Я тебя сюда взял, прикормил, я же тебе сапогом под зад и придам ускорения! Но только сперва кишки на кулак намотаю! Почему не сообщил, что мы не отправили машину Питону? Какого черта ты тут вообще штаны протираешь, если такой клиент в полном ауте?! Ты хоть знаешь, во что нам это обойдется?..
Захарыч распинался долго и со вкусом, но Влад не делал ни малейшей попытки прервать этот обвинительный монолог. По опыту знал: хуже будет. Пусть лучше шеф выговорится, пар спустит. Иначе вызверится, еще и по морде наваляет, чего доброго. Ходи потом с синяками в пол-лица. Ну уж нет, спасибочки: плавали, знаем.
— Ну? — тяжело спросил Захарыч, и Влад, поняв, что поток красноречия шефа иссяк, сообщил:
