договаривались. Но директор отмахнулся, сказав, что сейчас занят. Секретарь перезвонила через десять минут и доложила, что Геворкян ждет. Директор раздраженно заметил, что она может подождать. Мурад поднялся первым. Он уже понял, что его книга будет издана. Директор любезно предложил выписать аванс, который можно было получить немедленно в бухгалтерии издательства. Мурад был ошеломлен – такого приема он явно не ожидал. Выйдя в приемную, он прошел мимо сидевшей на стуле журналистки. Молодая женщина подняла голову, но увидела только его спину.
В бухгалтерии Мураду сообщили, что на его имя выписано четыре тысячи рублей. Таким был аванс за его книгу. Он расписался и получил три пачки денег, одна из которых была в десятирублевых купюрах, вторая – в пятирублевых, а третья – в пятидесятирублевых. Он взял деньги, рассовал их по карманам. Теперь можно было уходить. Он спустился вниз и, выходя из здания, услышал за спиной негромкий женский голос:
– Мурад!
Он обернулся. Этого не могло быть! Этого просто не могло быть! Перед ним стояла Карина. Его одноклассница Карина, с которой он просидел за партой все десять лет, пока они учились в школе. Карина Саркисова из 189-й бакинской школы. Его первая любовь, и первая девочка, с которой он тайком целовался. Она стояла перед ним, как-то странно улыбаясь, сильно изменившаяся, похудевшая, немного другая. Стильная короткая стрижка, модное полупальто. У нее изменились даже глаза. Раньше они были лучистыми, добрыми, мягкими, сейчас стали острыми, цепкими, внимательными. Но остались такого же волнующе карего цвета.
– Карина, – прошептал он, – ты здесь?
– Я увидела, как ты выходишь от директора, – улыбнулась она, – и не сразу поняла, что секретарь Союза писателей Мурад Керимов – это тот самый Мурадик, с которым я просидела десять лет за одной партой. Ты стал большим начальником.
– Нет, – возразил он, – меня послали в Союз из партийных органов. Я пока лишь автор двух книг.
– Жаль, что я не знала. Ты, оказывается, пишешь книги. – С ее лица улыбка не сходила, но сейчас она была другой, как будто давалась ей с некоторым усилием.
– Пишу, – отмахнулся он. – Значит, ты теперь Карина Геворкян?
– Да, это фамилия моего мужа.
– Мне говорили, что ты вышла замуж, – вспомнил Мурад. – Это было, кажется, тогда, когда я лежал в госпитале.
– Неправда, – быстро возразила она, – это случилось, когда ты уже вернулся.
– Может быть, – согласился он. – Я очень рад тебя видеть, Карина. Значит, теперь ты живешь в Москве и стала известной журналисткой Кариной Геворкян. Я иногда читаю твои статьи в газетах.
– Спасибо.
Они стояли в вестибюле, не обращая внимания на людей, которые, проходя мимо, каждый раз толкали их и даже не извинялись.
– У тебя есть время? – неожиданно спросил Мурад. – Может, мы где-нибудь посидим?
– Сейчас трудно попасть в какой-нибудь ресторан без предварительной записи, даже в наш Макдоналдс на Горького стоят огромные очереди.
– Ты забываешь, что я секретарь Союза писателей, – напомнил Мурад. – Пойдем в ресторан ЦДЛ, если, конечно, у тебя есть время.
– У меня есть время, – кивнула она.
Они вернулись к зданию ЦДЛ. Его удостоверение творило чудеса, и в ресторане сразу нашли свободный столик. Народные писатели и секретари Союзов обслуживались вне всякой очереди. Они сидели в уголке и продолжали разговаривать, не замечая никого рядом с собой, даже официанта, периодически возникающего перед ними с очередным блюдом. Вспоминали время безмятежного детства, когда оба учились в школе рядом с базаром, на котором всегда происходили какие-то невероятно смешные и забавные истории. Они жили в домах, стоявших напротив друг друга, и по утрам встречались у базара, чтобы вместе дойти до школы. Каждое утро, в течение десяти лет, они улыбались друг другу. Потом Карина поступила на филологический факультет университета, а Мурад не прошел по баллам на юридический факультет, куда невозможно было пробиться в середине 70-х, почти все места заранее распределялись и определялись. На юридический факультет могли поступать только дети крупных партийных чиновников и прокуроров. Кончилось все тем, что руководство Азербайджана приняло специальное постановление, запрещавшее детям юристов учиться на юридическом факультете, чтобы остановить эту вакханалию заранее определенных студентов.
Он пошел работать в институт вахтером, чтобы лучше подготовиться к новому поступлению. Они встречались с Кариной, но ее отец, главный редактор газеты, выходившей в Баку на армянском языке, был против этих встреч, считая, что молодой человек, не сумевший поступить в университет, не может быть равноценной парой его дочери. А в 79-м году Мурада призвали в армию. Через несколько месяцев, в конце 79-го, советские войска вошли в Афганистан. Часть Мурада перебросили туда весной 80-го. И уже осенью того же года он был тяжело ранен, и его привезли в Ташкент в состоянии комы. Три месяца врачи боролись за его жизнь. Он вернулся в Баку летом 82-го и узнал, что Карина встречается с молодым парнем, который уже сделал ей предложение.
Мурад не стал ей звонить и что-то выяснять, считая, что так и должно быть. Через два месяца он узнал о ее замужестве. Потом поступил заочно на исторический, начал работать в комсомоле, написал две книги, был принят в Союз писателей, продвинулся по партийной линии и в конце концов оказался в кабинете секретаря Союза.
В 88-м началось противостояние в Нагорном Карабахе. Сначала в Аскеране погибли двое азербайджанских юношей. Потом началась депортация азербайджанцев из Армении. Прибывающие беженцы создали критическую массу, готовую вспыхнуть в любой момент. Вспыхнуло в Сумгаите, где во время массовых беспорядков погибли двадцать шесть армян и шестеро азербайджанцев. Потом правоохранительные органы выяснят, что среди погромщиков и налетчиков было много криминальных элементов, словно нарочно стянутых в город.
В ответ началась массовая депортация почти двухсот тысяч азербайджанцев из Армении. К концу 88-го, когда там почти не осталось азербайджанцев, произошло страшное Спитакское землетрясение. Тысячи погибших и обезумевшая от горя Армения, казалось, давали идеальный шанс на примирение. Азербайджан предложил свою помощь. Как напишет потом в своей книге Раиса Максимовна Горбачева, она была потрясена тем, что в Армении отказались от помощи Азербайджана даже в такой сложный момент. А самолет, посланный из Баку с добровольцами на помощь пострадавшим от землетрясения, разбился в горах, и почти восемьдесят человек погибли.
Новый виток противостояния начался в 89-м, когда в Нагорном Карабахе ввели особое управление под руководством Вольского. Обе стороны начали спешно вооружаться на фоне полного бездействия Центра. На этот раз беженцы из Нагорного Карабаха стали прибывать в Баку, и на фоне полного развала и всеобщей дестабилизации начались армянские погромы 90-го. В них погибли пятьдесят шесть человек, но главное – эти погромы взорвали самый интернациональный город в стране. После него десятки тысяч армян покинут навсегда город, за ними потянутся тысячи евреев, эмигрирующих в Израиль. Хотя справедливости ради стоит сказать, что евреи начали уезжать еще задолго до этих событий.
– Значит, ты живешь теперь в Москве, – повторил Мурад. – Давно переехала?
– Мне повезло. Еще в 86-м году, до всех этих событий, – сказала Карина. – Мы переехали вместе с мужем и дочерью.
– У тебя только один ребенок?
– Да, моей дочери уже восемь лет.
– Как ее зовут?
– Аида.
– Красивое имя, – кивнул он. – Только объясни мне, почему вы так любите все эти трагические имена – Аида, Джульетта, Дездемона, Офелия, Макбет, Гамлет, Ромео, Отелло – полный набор всех шекспировских героев?
– Наверное, потому, что в нашей истории было слишком много трагических страниц, – ответила Карина, – отсюда и наша склонность к подобным именам.
