справиться всего несколько человек. Но он оказался единственным претендентом. К тому же ожидалось вознаграждение. И какое вознаграждение!
Тихо загудела периметральная сигнализация эксклава. Люциус Уорна поднялся и отправился проверять. До того огромный охотник за головами с изуродованным шрамами лицом, которого на службу Куллину привели судьба и стечение обстоятельств, неподвижно восседал в темном углу комнаты, подобный каменному идолу. Орфео восхищался исключительностью Уорны, хотя и предпочитал обычно работать с более изящными, тонкими инструментами. Но порой трудно было обойтись без грубой физической силы и огневой поддержки, какую мог предоставить только такой зверь, как Уорна.
Через минуту или около того охотник за головами снова возник в дверях продолговатой комнаты, сопровождаемый Лейлой Слейд и самим Молохом. На сквозняке затрепетало пламя свечей.
— Лейла! Зигмунд! — воскликнул Куллин, поднимая взгляд.
— Это называется — занят делами? — спросила Слейд, усмехаясь. — Занят тем, что валяешься с голым задом?
— Не издевайся, Лейла, — засмеялся Куллин, — Этот добрый сэр с иголками уже почти закончил работу.
Они разговаривали на низком готике, поэтому графер смог их понять.
— Да, я уже почти закончил, — подтвердил он.
Лейла кивнула.
— Легализуешь нас? — спросила она своего господина на идрише, и Молох уставился на нее.
— Именно так, — ответил на том же диалекте Куллин. — Деяния, касающиеся эксклава, переносятся на мою кожу. Совершенно законно и по всем правилам. Благодаря его работе мы станем невидимками для системы.
Законы Танкреда, касавшиеся права собственности, были древними и грубыми. Любое владение — землями, жильем, рабами и другим имуществом — считалось действительным только после того, как информация вытатуирована на коже владельца. Гражданину было необходимо перенести всю информацию о своих легальных делах, чтобы правительственные органы предоставили ему право владения. Гильдия граферов являла собой древнюю и уважаемую организацию, державшую офисы в торговых кварталах. Когда дела были уже переданы, существующие татуировки затемнялись. Стать «затемненным» означало разориться или же быть лишенным наследства. Некоторые безжалостные, но преуспевающие землевладельцы приходили в легислатуру, надев на себя, подобно плащам, сухую шелестящую кожу тех, кому наследовали.
Эксклав представлял собой небольшой комплекс башен и домов, расположенный в северном конце центральной городской улицы. Куллин владел им в течение уже двадцати лет, начиная с того времени, как ему потребовалось провернуть здесь одно дело, но все это время необходимые деяния украшали спину сенешаля, которому за это платили. Орфео вернулся, чтобы взять владение в свои руки, и рассчитался с сенешалем, которому затемнили деяния. Теперь Куллин ждал, пока их перенесут на его собственное тело. Сенешаля хорошо вознаградили за службу. А затем Люциус Уорна убил его и уничтожил тело. Куллин не любил бессмысленный риск.
— Мы почти завершили, — произнес Орфео на идрише.
— Хорошо, поторопись. Нам надо с тобой кое о чем поговорить, — ответил Молох.
Он подошел к кушетке и окинул взглядом иглы графера. При этом Зигмунд также разговаривал на идрише.
— Друг мой, — посмотрел на него Куллин, — я и понятия не имел, что вы тоже знакомы с этим диалектом.
— Я с ним не знаком. Но разобраться в нем оказалось достаточно просто.
— Услышав всего несколько фраз?
— Орфео, мне кажется, что вы до сих пор меня недооцениваете.
— Он удивителен! — эмоционально произнесла Лейла. — И проделывает такие трюки с оружием, словно…
— Что?
— Да ладно. Ничего.
— Все готово, — произнес графер на низком готике, поднимаясь.
— Благодарю вас, — ответил Куллин, вставая с кушетки и подбирая одежду.
— Осталось только разобраться с вопросом оплаты, сэр, — учтиво напомнил графер.
— Позвольте рассчитаться мне, — сказал Молох на идрише.
Он взвесил в руке иглу, а затем легким щелчком метнул ее. Она пронзила правый глаз графера прямо сквозь слезную протоку, выступая оттуда, словно очень длинная ресница. По телу графера пробежала дрожь. Окрашенная чернилами слеза прокатилась по его щеке. Мужчина рухнул на колени, а после сложился пополам, ударившись лицом о плиточное покрытие пола. Лейлу Слейд передернуло.
Удар вогнал иглу по самую верхушку.
— Вполне хватило бы и монет, — спокойно заметил Куллин, и Люциус Уорна разразился глубоким, мерзким смехом.
— Мне бы хотелось серьезно с вами поговорить, Орфео, — проговорил Молох, присаживаясь.
— Звучит зловеще, — ответил Куллин. — Желаете выпить?
— Секума, — сказал Молох. Орфео кивнул Лейле.
— Принеси сразу для всех, — сказал он.
— А что насчет?.. — спросила Слейд, глядя на труп графера, застывший, словно в молитве.
— Сомневаюсь, что он тоже захочет выпить.
— Я хотела сказать…
— Знаю, Лея. Уберемся позже. Вначале надо выслушать, что хочет сказать Зигмунд.
Лейла принесла подогретые питейные чайнички с секумом. Куллин сделал глоток и слегка прогнул спину, чтобы уменьшить натяжение кожи на месте свежих татуировок.
— Так что вы задумали, Зигмунд Молох?
Молох улыбнулся. И его улыбка, как и все лицо, страдала от недостатка симметрии.
— Позвольте мне начать с признаний в том, что я ваш должник. Это бесспорно. Вы вытащили меня из Петрополиса, когда мои планы рухнули, и в течение шести месяцев охраняли меня. Чуть раньше я уже разговаривал об этом с Лейлой. Я в долгу перед вами и не собираюсь от него отказываться. И обманывать вас не собираюсь. Я по достоинству отблагодарю вас, как только представится такая возможность.
— Но? — учтиво кивнул Куллин.
— Боюсь, что мы начнем мешать друг другу, — сказал Молох. — Я поднимаю этот вопрос в надежде избежать такой вероятности. Но, боюсь, мы все равно рано или поздно окажемся помехой друг для друга.
— По какой же причине?
— Если оценивать стандартной шкалой, то я обладаю сверхъестественным уровнем интеллекта. Альфа… даже выше чем альфа. И должен выразить свое почтение, если судить по тому, что мне удалось узнать о вас за время нашего сотрудничества, вы такой же.
— Благодарю.
— Вы гений, Орфео. И Когнитэ была бы рада видеть вас в своих рядах.
— И вновь благодарю вас. Скажите, Зигмунд, вы что, пытаетесь комплиментами затащить меня в постель?
Лейла засмеялась.
— Мы оба, — снова заулыбавшись, покачал головой Молох, — манипуляторы, интриганы, конспираторы. Мы способны различить смысл там, где его не смогут увидеть другие. Мы умеем продумывать и создавать экстравагантные комплексные планы, наслаждаясь их воплощением в жизнь. Короче говоря, боюсь, мы настолько хороши, что вряд ли нас можно назвать здоровыми.
Куллин снова отпил из чайничка и отставил его.
— Не могу не согласиться с этими словами. Продолжайте.
— Работая вместе, мы могли бы реализовать просто немыслимые проекты. Но мы не вместе. Всем распоряжаетесь только вы. И мне не доверяете. Вначале это было даже целесообразно. Но теперь стало
