риторики, мнение которого считалось весьма авторитетным, читали речь Гая Гракха против Публия Попилия. [62] (2) Во введении к этой речи слова организованы с несколько большей тщательностью и мелодичностью, чем обычно свойственно древним ораторам. (3) Эта речь, как я уже сказал, была составлена так: «Quae vos cupide per hosce annos adpetistis atque voluistis, ea si temere repudiaritis, abesse non potest quin aut olim cupide adpetisse aut nunc temere repudiasse dicamini» (Если вы легкомысленно откажетесь от того, к чему вы страстно стремились и чего страстно желали в течение последних лет, то не сможете избежать того, чтобы о вас не сказали, что вы или недостаточно страстно к [этому] стремились, или ныне легкомысленно отказались). [63]
(4) Итак, нам доставляет особенное и исключительное наслаждение плавный и законченный ход и звучание мысли, тем более, что, как мы видели, уже тогда Гаю Гракху, мужу знаменитому и суровому, было по сердцу такое построение фразы. (5) Однако когда эти самые слова по нашей просьбе были прочитаны несколько раз, Кастриций дал нам совет задуматься над тем, какова сила и преимущество этой мысли, и не позволить нашим ушам, убаюканным ритмом плавно льющейся фразы, наполнить душу пустой усладой.
Настроив нас своим советом к большему вниманию, он сказал: «Вдумайтесь до конца, какой эффект создают эти слова, и пусть кто-нибудь из вас любезно скажет мне, основательностью ли отдает эта мысль или приятностью: „Если вы легкомысленно откажетесь от того, к чему вы страстно стремились и чего страстно желали в течение последних лет, то не сможете избежать того, чтобы о вас не сказали, что вы или недостаточно страстно к [этому] стремились, или ныне легкомысленно отказались“. (6) Ибо кому из людей не приходит на ум совершенно банальная мысль, а именно: про тебя скажут, что ты страстно стремился к тому, к чему страстно стремился, и легкомысленно отверг то, что легкомысленно отверг? (7) Но я полагаю, что, если бы было сказано так: „Quae vos per hosce annos adpetistis atque voluistis ea nunc si repudiaritis, abesse non potest quin aut olim cupide adpetisse aut nunc temere repudiasse dicamini“ (To, к чему вы страстно стремились и чего страстно желали в течение последних лет, если теперь вы от этого откажетесь, то не сможете избежать того, чтобы о вас не сказали, что вы или недостаточно страстно к этому стремились, или ныне легкомысленно отказались), (8) тогда фраза, конечно, была бы более весомой и уж всяко более содержательной и получила бы в известном отношении справедливую оценку у слушающего. (9) Ведь теперь эти слова cupide (страстно) и temere (легкомысленно), в которых заключен основной смысл, помещены все же не в завершении фразы, но более сдвинуты к началу и находятся там, где их еще не ожидают. [Эти слова], которые должны возникнуть из самой сути дела, произносятся еще до того, как обстоятельства этого требуют. Ибо тот, кто говорит: „si hoc feceris cupide fecisse diceris“ (если ты это делаешь, про тебя скажут, что ты сделал это со страстью), характеризует обстоятельства, взаимосвязанные мыслью и известной логикой. Тот же, кто говорит: „si cupide feceris, cupide fecisse diceris“ (если ты делаешь это со страстью, про тебя скажут, что ты сделал это со страстью) произносит почти то же самое, как если сказать: „si cupide feceris, cupide feceris“ (если ты делаешь со страстью, [значит] ты делаешь это со страстью). (10) Я указал на все это, — сказал [Тит Кастриций], - не для того, чтобы упрекнуть в ошибке Гая Гракха — пусть боги даруют мне более достойное желание, — ибо, если кто-то сможет указать на недостатки или ошибки у столь сильного в красноречии мужа, все это будет поглощено его авторитетом и уничтожено древностью, но затем, дабы вы позаботились о том, чтобы вас не ослепило с легкостью ритмичное звучание гладкой речи, и для того, чтобы вы прежде всего думали о смысле содержания и собственном значении слов. Ведь если вам действительно кажется, что была произнесена сильная, цельная и искусная фраза, тогда вы рукоплещете по ходу развертывания речи, а если в словах, связно и ритмично организованных во фразу, заключается пустой, ничтожный и ненадежный смысл, разве вы не подумаете, что дело обстоит не иначе, [чем] когда люди, отмеченные явным уродством, с нелепым выражением лица, вызывающим смех, жестикулируют, подражая актерам».
Рассудительный и весьма изящный ответ царя Ромула по поводу употребления вина
(1) Луций Пизон Фруги [64] в первой книге «Анналов» приятным и весьма изящным слогом описал жизнь и манеру поведения царя Ромула. [65] (2) Вот его собственные слова: «Про того же Ромула рассказывают, будто он, будучи зван на обед, [во время трапезы] много не пил, потому что на следующий день, [по его словам], у него была важная встреча. Ему стали говорить: „Ромул, если так будут вести себя все люди, то вино станет дешевле“. Он им ответил: „Напротив, [останется] дорогим, если каждый будет пить столько, сколько захочет, ибо я выпил столько, сколько хотел“». [66]
О словах «ludibundus» (играющий, веселящийся), «еrrаbundus» (заблуждающйся) и подобных отглагольных образованиях: и о том, что Лаберий употребил [слово] «amorabunda» (влюбленная) так, как говорят «ludibunda» (играющая) и «errabunda» (заблуждающаяся); а также о том, что Сизенна благодаря подобным словам ввел в оборот новое выражение
(1) Лаберий [67] в «Авернском озере» назвал влюбленную женщину несколько необычно образованным словом — amorabunda. (2) Цезеллий Виндекс [68] в «Комментариях к древним чтениям» сказал, что слово это образовано по той же модели, что и ludibunda, ridibunda, errabunda, то есть как ludens (играющая), ridens (смеющаяся), errans (заблуждающаяся). (3) Однако Теренций Скавр, [69] пожалуй, наиболее известный из грамматиков времени божественного Адриана, [70] среди прочего, упомянутого им в труде «Об ошибках Цезеллия», отметил [также], что тот ошибся и с этим словом, написав, будто оно представляет собой тот же случай, что и ludens — ludibunda, ridens — ridibunda, errans — errabunda. «Ведь [слова] ludibunda, ridibunda и errabunda, — пишет Скавр, — говорят о женщине, которая либо играет, либо смеется, либо заблуждается, либо притворяется, что так поступает».
(4) Однако, по правде говоря, мы не понимаем, что побудило Скавра подобным образом упрекнуть Цезеллия. Ведь нет сомнения в том, что эти [слова] по своей природе означают то же самое, на что указывают и те, от которых они образованы. Мы же предпочитаем скорее сделать вид, что не понимаем [смысла выражения] ludentem agere uel imitare («играть или подражать играющему»), чем обвинить самого [Скавра] в том, что он понимает его еще меньше. (5) Более того, не должен ли был Скавр, критикуя «Комментарии» Цезеллия, понять даже то, что тот обошел молчанием: различаются ли [по смыслу] и насколько ludibundus и ludens, ridibundus и ridens, errabundus и errans и прочие слова такого типа; насколько отличается значение [этих слов] от тех глаголов, от которых они образованы, и каков вообще смысл того суффикса, который добавляется к такого рода словам. [71] (6) Ведь прежде всего в такого рода изысканиях следовало бы рассмотреть, как это обычно делается для [слов типа] vinolentus (пьяный), lutulentus (грязный), turbulentus (бурный), является ли такое словообразование пустым и бессодержательным, — то есть того сорта, что греки называют ????????, [72] — или все же этот конечный суффикс имеет какой-то свой особый смысл. (7) В тот момент, когда мы записывали этот упрек в адрес Скавра, нам вспомнилось, что Сизенна [73] в четвертой книге «Истории» следующим образом воспользовался словом, образованным по модели того же типа. Он сказал так: «populabundus agros ad oppidum pervenit» (разоряя поля, он подошел к городу), что, конечно, следует понимать в смысле «cum agros popularetur» (тогда, когда он разорял поля), а не так, как Скавр писал по поводу подобных слов: «когда он разорял или изображал из себя разоряющего».
(8) Разбираясь, каково же может быть значение и происхождение populabundus (разоряющий), errabundus (заблуждающийся), laetabundus (радующийся) и ludibundus (играющий), а также многих других слов того же рода, [мы отметили, что] наш Аполлинарий, [74] клянусь Геркулесом, весьма тонко (???????????) заметил, что, по его мнению, этот суффикс означает силу и, так сказать, изобилие, полноту того свойства, которое обозначается самим словом. То есть laetabundus говорится о том, кто много и безудержно радуется; errabundus — о том, кто долго и сверх меры заблуждается. Он показал также, что и все прочие слова такого типа употреблялись так, что этот суффикс обозначал щедро и широко льющееся могущество и изобилие.
О том, что перевод [75] некоторых греческих слов на латинский язык весьма затруднителен, как, например, греческого слова ??????????????
