А дальше их можно мочить разве что не в упор из окаймляющих беседку кустов! Как в тире!
— …Элементарно, Ватсон! — подвожу я итог.
— А собака? — начинает выискивать дыры в моем нехитром сценарии Олег. — Ведь унюхает, сволочь, засаду, полезет сразу в кусты!
— Собака в первую очередь заинтересуется мной, — парирую я. — Ну, а если вы опасаетесь, что вас обнаружат раньше времени, то и не надо, справлюсь без вас. Главное, усыпить бдительность стояков, подпустить их поближе к себе и расстрелять в упор.
— Из «Сикемпа»? И куда ты его намерена спрятать? В трусы? Это тебе не флакончик.
— Не получится из пистолета, я за пару секунд просто вырублю их ногами. Всех троих. Они против меня телята. Подтверди, Дина.
Дина-Ди наконец вышла из своего отрешенного состояния и с нескрываемым интересом внимает моим рассуждениям. Правда, пока не произнесла ни слова…
— Может, туда пойду я? — Вот и первое слово! Даже несколько слов. И выразительный кивок на беседку.
— Нет, Дина-Ди. Ты на огневую позицию, в кустики, — отрезает Олег. Ура! Опера с беседкой и мной в роли живца единогласно утверждена худсоветом. А расстановка двух примадонн, которые исполнят свои партии, такова: я — прям Наташа Ростова — в беседке, Дина-Ди с автоматом в кустах. Олег в роли суфлера — прикрытия — затаится в холле возле дверей. Дело только за декорациями.
Диана за считанные секунды успевает слетать на третий этаж: и приносит оттуда почти полную бутылку «Мартини» — это и есть декорация. Вернее, мой антураж. Остается занять свои места на сцене, и можно поднимать занавес. Жалко, что не было времени на репетиции.
Минуло уже более десяти минут с того момента, как мы выползли на крыльцо, а никого из троих оставшихся в живых стояков по-прежнему не видать. Странно. И это настораживает.
— Какого черта эти придурки где-то лазают? — Я забираю у Дины-Ди бутылку «Мартини», а взамен отдаю свой «Сикемп». Из которого за весь сегодняшний веселенький вечер так и не удалось произвести ни единого выстрела. За всю жизнь — ни единого выстрела. Жаль! Как же я не люблю чего-нибудь не уметь!
Диана втискивает «Сикемп» за пояс шортиков:
— Удачи, сестренка. И помни: когда будешь общаться с няньками, не стой между ними и мной. А я-то уж не промажу. Отвечаю, все будет о'кей.
Я спускаюсь с крыльца, в любую секунду ожидая грозного окрика из-за угла. Беспечно помахивая бутылкой «Мартини». И проклиная тесные «мыльницы». До беседки каких-то два десятка шагов, но, кажется, из-за этих колодок их никогда не пройти.
Но надо пройти! Занять свое место в беседке. Внимательно осмотреться — по-прежнему ли поблизости нет ни души? И подать сигнал Дине-Ди. Только тогда она перебежит к намеченной огневой позиции в кустах.
Я усаживаюсь на скамейку со спинкой, кладу рядом «Мартини» и двумя яростными рывками сдергиваю со ступней ненавистные «мыльницы». И только тогда, развернувшись вполоборота и поджав под себя правую ногу, медленно оборачиваюсь назад. Скучающим взглядом обозреваю окрестности: высокая стена из красного кирпича… чугунные уличные светильники… три блестящие иномарки…
Вокруг никого. Ни собак. Ни стояков. Лишь комары. И неказистый домина, доверху набитый трупешниками. И Дина-Ди, на крылечке с нетерпением дожидающаяся моего условного знака.
Я сладко потягиваюсь.
И в тот оке момент Диана буквально выстреливает с крыльца. Не стартует, не отправляется в путь, а именно выстреливает. Раз… два… три… и я ее больше не вижу, от меня ее уже скрывают кусты. И при этом ни шороха! Выучке этой парашютистки можно лишь позавидовать!
Я встаю со скамейки и подхожу к кустам, за которыми находится моя боевая подруга.
— Как ты?
— Еле втиснулась в эти сраные дебри, — доносится недовольный голос Дианы. — Меня не заметно?
— Ничуть. — По правде сказать, немного заметно, но это только если спецом вглядываться. А какому уроду придет в голову разглядывать кустики, когда рядом с ним в этот момент буду я. Другое дело — собака, но здесь я надеюсь на русский авось.
— Олег уже в доме, — докладываю я. — Только что высунулся, помахал рукой. Дин, тебя жрут комары?
— Как и тебя! Послушай, подруга, шла бы ты на скамеечку, пила б свой «Мартини». И не отсвечивала б возле меня…
Я снова устраиваюсь на скамейке и, свинтив с горлышка пробку, отхлебываю немного вина.
«Интересно, когда ж объявятся эти уроды с собакой?»
— Сколько сегодня? — в тот вечер спросил Монучар, не сводя глаз с усердно вышагивавшей по «дорожке» Тамары.
— Прошла три километра, пробежала одиннадцать. Закончила по истории Киевскую Русь, написала изложение по Шукшину, сама себе поставила тройку, зато не сделала ни одной грамматической ошибки. Моча, ты сможешь купить мне кассеты с недублированными фильмами? А то я боюсь совершенно забыть английский. И еще, мне очень нужен компьютер.
— Ты же видишь, сюда просто некуда втиснуть даже самый маленький компьютерный столик. Потерпи еще три недели. И прошу тебя, не напоминай мне о компьютере. Я пока еще не страдаю провалами памяти.
— Хорошо, потерплю! — Девочка яростно щелкнула тумблером на пульте управления, и рифленая лента «дорожки» заскользила с удвоенной скоростью. — Потерплю!!! Заметано, босс! Вот уж чему я научилась лучше всего, так это терпеть! Прямо хоть отправляйся на первенство мира и становись чемпионкой! Но я не хочу быть чемпионкой! Ты понимаешь?!! Я мечтаю всего лишь вдохнуть хоть глоточек свежего воздуха и вспомнить, как выглядит солнце! — Еще несколько щелчков регулятором скорости. — Я мечтаю хотя бы раз в год помыться под душем, а не в тазу! Я вся насквозь провоняла потом!
Монучар молчал. А что ему было сказать в ответ?
— Извини, Моча. — Тамара выключила тренажер, оперлась на пульт управления, восстанавливая дыхание. — Кажется, у меня стремительно сносит крышу. Происходит то, чего не смогли добиться Толстая Задница и дядька Игнат… Неужели мне нельзя хотя бы на час подняться наверх и просто посидеть возле распахнутого окна? Ты можешь приковать меня к батарее наручниками.
— У меня нет наручников, — уставившись в пол, пробормотал Монучар.
— Там сейчас лето, — мечтательно прошептала Тамара. — Тепло. Солнце еще не зашло…
— Там сейчас идет дождь.
— Я хочу дождь! Я мечтаю под душ! — Девочка отступила от тренажера и вдруг с разворота хлестко влепила ногой по пульту управления. Пульт даже не дрогнул. Ступня онемела. — Чего уставился?!! А пу проваливай!!! — окончательно взорвалась Тамара. — Проваливай, слышишь!!! Я хочу в туалет!!! Пшел вон из комнаты?!! Или мне влепить тебе по морде, чтобы понял?!!
— Я не хочу тебя провоцировать. — Грузин тяжело поднялся с табурета, поплелся к двери. — У тебя теперь и без того будет болеть нога. А чтобы влепить мне по морде, тебе предстоит еще долго тренироваться. Спокойной ночи, Тамара. Отдыхай. Мне кажется, сегодня ты просто перезанималась.
Он ушел, а девочка еще долго, установив тренажер на один из наиболее жестких режимов, несмотря на боль в отбитой ступне, изводила себя бегом, пока не темнело в глазах и во рту не появлялся привкус крови. Тогда она, сев на шпагат, давала себе короткую передышку. И снова бег до изнеможения… Опять шпагат…
Потом ее рвало. И всю ночь она не могла уснуть. А наутро болели все без исключения связки и мышцы так, будто вечер накануне она провела в молотилке. Когда Монучар принес завтрак, девочка еще лежала в постели и не сводила с грузина злобного взгляда.
— Как себя чувствуешь? — участливо спросил Монучар, устанавливая на тумбочку поднос. И не удостоился никакого ответа.
Хотя Тамара понимала, что неправа, что самой стало бы легче, если бы извинилась. Но внутри
