продолжали бурлить остатки вчерашней злобы. Девочка мечтала сейчас об одном: чтобы Моча скорее убрался из комнаты, и она опять встала бы на эту проклятую «беговую дорожку». И опять довела бы себя до полнейшего изнеможения. И до рвоты. А потом бы заставила себя заниматься ненавистными химией и биологией. И решать задачки по физике — самые сложные, отмеченные в задачнике звездочками.
«Никак у меня начала проявляться склонность к самоистязанию? — подумала она, влезая в спортивный костюм, когда Монучар вышел из комнатушки. — Нет, это просто нервный срыв. Это скоро пройдет. Вот только что странно: когда мне было в миллионы раз хуже, когда надо мной измывались толстуха и дядюшка, я ни разу не чувствовала ничего подобного вчерашнему приступу необъяснимой злобы. И это несмотря на то, что мое существование улучшилось здесь во сто крат. Меня даже балуют.
Вот и избаловали! Может, это реакция на послабления? Надо всерьез последить за своим поведением. Надо учиться себя контролировать. И уж ни в коем случае не выплескивать свои эмоции на Монучара…
Все! Заметано! Я сегодня же вечером должна перед ним извиниться!»
…Она извинилась, и в тот день они с Монучаром в самой дружеской обстановке провели вместе несколько часов после ужина. Сначала пытались смотреть какой-то малобюджетный ужастик. Не досмотрели, и Моча вызвался помочь Тамаре по физике и математике. И просто поразил девочку тем, с какой удивительной легкостью щелкает самые сложные задачки, параллельно объясняя решения настолько доходчиво, что девочке ни разу не пришлось попросить: «Повтори еще раз. Вот здесь я не поняла!»
Потом они еще долго сидели у тумбочки, пили чай, и Монучар очень занятно рассказывал о своем детстве, которое провел в Кобулети, на побережье Черного моря. Там, где растут настоящие пальмы, а в январе бывает так же тепло, как в Ленинграде в апреле.
Все было просто отлично в тот вечер.
… А на следующий день Тамара ударом ноги разнесла в мелкие щепки свой хлипкий пюпитр. Она так и не поняла, зачем это сделала.
Монучар опустил на тумбочку поднос с едой, молча собрал с пола остатки пюпитра и, прихватив ведро, вышел из камеры. Через минуту вернулся, поставил парашу на место и ушел уже насовсем. В дверном замке скрипнул ключ.
За все это время они не обмолвились ни словечком. Пока Моча занимался уборкой, Тамара сидела на кровати в позе «лотоса» и отчужденно пялилась в экран телевизора.
Она дождалась окончания фильма, спокойно нажала на кнопки на пультах, отключив и видик, и телевизор, взяла с полочки магнитолу, размахнулась и от души шваркнула ее об оклеенную красивыми обоями стену! Китайская «мыльница» разлетелась на осколки.
— Вот так-то лучше, — всхлипнула девочка, и в уголках ее глаз блеснули слезинки. Магнитолу было до невозможности жаль. Ведь другую Моча уже не купит.
Она подошла к своей тумбочке, приподняла с подноса прозрачную выпуклую крышку и посмотрела, что сегодня на ужин. Салат «оливье», огурец и редиска (не нарезанные, как ей и нравится), большой бокал свежевыжатого апельсинового сока (на дне несколько подтаявших кубиков льда), две котлеты с картошкой и зеленым горошком (еще горячие).
Тамара подцепила поднос под угол и резким движением подбросила вверх. Рассыпая содержимое, поднос несколько раз перевернулся в полете и приземлился на обильно удобренный остатками магнитолы пол. Выпуклая стеклянная крышка треснула и разломилась на две почти равные половины.
— Вот так-то лучше, — повторила Тамара и с учебником географии и атласом развалилась на кровати. На предстоящую ночь она поставила себе задачу: усвоить такой объем материала, который в обычной школе проходят за четверть.
Наутро сквозь сон она слышала, как в камеру заходил Монучар, поставил на тумбочку другой поднос. Как же ей было стыдно за то, что учинила вчера! Но развернуться к Моче лицом, разреветься, попытаться хоть как-нибудь все объяснить не хватало решимости.
Стоило Монучару уйти, как Тамара поспешно влезла в спортивный костюм, сняла с крючка подвешенный в углу веник и принялась подметать останки магнитолы и вчерашнего ужина.
Разбрасывая по комнате только что собранный мусор, поднос повторил свое вчерашнее сложное сальто!
Девочка с плотоядной улыбкой приблизилась к тумбочке:
«Что сегодня на завтрак? Пирожки? Интересно, и с чем? Наверное, с мясом. И большая пиала золотистого бульона, поверху посыпанного мелко нарезанной травкой. И бутерброды с грудинкой. И черешня. Желтая, крупная и, наверное, такая вкусная!»
Скинутый с тумбочки завтрак заметно добавил мусора в комнате, а Тамара, вновь взяв в руку веник, расчистила для себя небольшое пространство и, оперев ступню о край кровати, принялась разрабатывать растяжку. Размышляя при этом, не расколотить ли заодно телевизор и видик. Или пора взять себя в руки?
Одно из двух.
Она ничего так и не выбрала.
И весь день опять изводила себя на тренажере. Потом решала задачки по математике. И вновь возвращалась на «беговую дорожку».
Монучар опять наводит в келье порядок.
Девочка опять в позе «лотоса» пялится с кровати в телевизор.
На тумбочке очередной поднос с едой. Уже не такой красивый — из тонированного толстого стекла, — какими были те, с которыми так лихо разобралась Тамара. Этот — собрат тех разноцветных уродцев из мягкого пластика, что несут свою трудовую повинность в дешевых рыгаловках.
— Если собираешься скинуть на пол и его, то делай это прямо сейчас, пока я еще не начал уборку. — Это были единственные слова, которые произнес Монучар, войдя в ее камеру.
Грузин провозился с наведением порядка более часа. Тщательно вымыл пол, протер пыль и, довольно бесцеремонно
Она ожидала всего, чего угодно, но только не этого. Пускай бы он на нее наорал! Пускай бы избил!
«Но почему?!! Почему он даже не задал вопроса, какого ляда я это все вытворяю. Вернее, не я, а кто-то другой внутри меня.
Я отчетливо ощущала последние дни, как
Тамара уже спустила ноги с кровати, чтобы бежать к двери и колотить в нее, взывая о помощи, но в этот момент, предупреждая ее порыв, заскрежетал в замке ключ.
…И куда только девались благие намерения! На лице опять бесстрастная маска, ноги сложены в позу «лотоса».
Монучар внес в камеру пюпитр, точно такой же, как тот, что Тамара разбила ногой, и, водрузил его на старое место. Потом швырнул на кровать полиэтиленовый пакет то ли с книгами, то ли с кассетами и уселся на свой табурет.
Тамара ждала, что Моча заговорит первым, но он лишь приподнял салфетку с подноса и убедился, что к ужину девочка так и не притронулась. Пожал плечами, преспокойно достал из-под салфетки высокий бокал и принялся потягивать сок — ее сок!
— Что там? — не выдержала Тамара, кивнув на пакет.
— Несколько сдублированных фильмов. И еще каталог обучающих кассет по английскому.
— Спасибо, — пробормотала Тамара. И только. Дальше язык словно примагнитился к нёбу.
