- А почему бы и нет?
- Но это же негуманно! - с притворным ужасом воскликнул Знахарь.
Мюллер усмехнулся, поняв иронию Знахаря, и ответил:
- Вы бы еще Женевскую конвенцию вспомнили.
- А что это такое? - с невинным видом поинтересовался Знахарь.
Несколько секунд оба молчали, затем дружно засмеялись.
Первый этап взаимного прощупывания прошел удачно. Два пирата сидели на берегу моря и под шум прибоя обсуждали свои дела, не забывая, впрочем, о том, что в любой момент можно получить от собеседника удар кинжалом.
Дверь открылась, и денщик, который оказался обыкновенным молодым мужчиной в дорогом костюме и с пистолетом под мышкой, поставил на стол поднос.
- Благодарю вас, Рудольф, вы свободны, - сказал Мюллер.
Рудольф четко кивнул и вышел.
Знахарь оглядел поднос, на котором стояли бутылка «Баллантайна», толстые низкие стаканы и коробка сигар, и сказал:
- Да, господин Мюллер, признаться, я начинаю думать, что арийская идея не так плоха, как то, во что она превратилась в тридцатые годы…
- Этот полукровка Шикльгрубер все извратил. Что мог, и если бы я мог… - Мюллер побагровел и замолчал.
- Я понимаю вас, господин Мюллер, - сочувственно сказал Знахарь, - наш народ пережил нечто подобное. И, между прочим, должен вам сказать, что именно известный вам Ленин первым показал всему миру, как партия может править страной. Но только Гитлер смог по-настоящему понять эту великую идею. К сожалению, как вы совершенно справедливо заметили, он извратил ее. Увы! Такова судьба всех великих идей.
Слушая его, Мюллер одобрительно кивал, разливая маслянистую янтарную жидкость в толстостенные тяжелые стаканы.
Закончив это ответственное дело, он сказал:
- Я чувствую, что сегодняшний день принесет нам обоим удачу и богатство. Выпьем за это!
- С удовольствием, - ответил Знахарь и приветственно поднял тяжелый стакан, в котором лениво колыхалось дорогое британское виски, за версту шибающее ячменной сивухой.
Пираты выпили, и Мюллер закурил сигару. Знахарь от такого удовольствия отказался и вытащил из кармана пачку сигарет.
- Давайте будем совершенно откровенны, - предложил Мюллер, выпуская в потолок облако дыма, пахнущего не в пример лучше, чем виски.
- Давайте, - согласился Знахарь и нажал на клавишу зажигалки, выполненной в виде миниатюрной гильотины.
Скошенный нож скользнул вниз, голова привязанной к плахе куколки отвалилась, и из обрубка шеи вместо крови выскочил голубой язычок газового пламени. Когда Знахарь отпустил клавишу, нож вернулся в исходное положение, а голова приросла на место.
- Забавная вещица, - сказал он, прикурив, и посмотрел на Мюллера.
Мюллер ответил вежливым кивком. Поставив зажигалку на стол, Знахарь внимательно изучил огонек сигареты, затем снова поднял глаза на сидевшего перед ним алмазного барона и сказал:
- Мы, конечно, будем совершенно откровенны, не забывая, однако, что совершенно откровенными нам нельзя быть ни в коем случае.
Мюллер молчал. Его лицо выражало лишь внимание к словам собеседника. Знахарь выдержал паузу, чтобы дать своим словам дойти до сознания Мюллера, и, поболтав виски в стакане, продолжил:
- Наша с вами откровенность будет ограничиваться тем, что мы оба признаем, что нас интересуют деньги. У меня есть вещи, у вас есть капитал. Вы приобретаете у меня эти вещи, оставляя себе зазор на прибыль, и в результате этого мы оба получаем деньги. Я вижу ситуацию именно так. Что скажете?
- Совершенно справедливо, - встрепенулся Мюллер, который, похоже, думал о чем-то своем, хотя и связанном с темой разговора.
Знахарь понимал, что Мюллер в этот момент скорее всего размышлял о том, как бы облапошить партнера. И «облапошить» было слишком мягким словом для обозначения тех безжалостных и кровавых событий, которые могли начаться, если этот загорелый белокурый немец решит попытаться наложить лапу на богатство Знахаря.
- Поэтому давайте прекратим разговор об откровенности и перейдем к более важной теме. А именно - к тому, какой механизм сделок будет наиболее надежным и наименее рискованным для нас обоих.
- Вы хорошо ведете переговоры, - сказал Мюллер. - С вами приятно иметь дело.
- Благодарю вас, - Знахарь склонил голову, - однако дела у нас еще впереди, и нужно обсудить, какими они будут.
- Да, конечно, - согласился Мюллер. - А скажите, господин Берзин, много ли у вас вещей, подобных этой, которые могут оказаться интересными для меня.
И он кивнул на перстень, украденный у Александра Македонского неизвестно кем и неизвестно когда. Знахарь тоже посмотрел на перстень, потом перевел взгляд на Мюллера и, пристально глядя ему в глаза, раздельно сказал:
- Для того, чтобы приобрести их все, ваших восьмидесяти миллиардов не хватит. Придется заложить копи, прииски и госпиталь. А то и обратиться за помощью к ребятам из «Макинтоша». Но вы не беспокойтесь. Я вовсе не предлагаю скупить все, что у меня есть. Надо же и себе что-нибудь оставить.
На худых скулах Мюллера заиграли желваки, он прищурился и, слегка подавшись вперед, сдержанно произнес:
- Ваша поразительная осведомленность в некоторых вопросах начинает вызывать у меня беспокойство.
- Весьма возможно. Но ведь я мог бы и не демонстрировать ее, а оставить при себе как козырь. Согласитесь, что с моей стороны это было хорошим шагом к нашему взаимопониманию.
- Принимаю.
Мюллер решительно кивнул, как бы отметая сомнения, и, впервые за всю беседу расслабленно откинувшись на спинку кресла, светским тоном поинтересовался:
- Так что у вас там за вещицы?
Глава 2. Ну, Мюллер, погоди!
Я никогда не любил Невский проспект.
Может быть, в то время, когда в мире еще не было ни электричества, ни автомобилей, а в городе жили не пять миллионов, а, скажем, двести тысяч человек, он был другим. Очень может быть.
Но правы оказались грозившие небу узловатыми пальцами пророки и юродивые, предрекавшие, что придет время, и небо опутает железная паутина. Так оно и вышло. Время пришло, и теперь, поднимая голову, я всегда вижу над собой переплетение железных, медных и алюминиевых проводов, идущих во все стороны сразу. И если кто-нибудь вздумает взлететь в небо прямо с одной из улиц города, ему следует быть очень осторожным, потому что в лучшем случае он рискует запутаться в проволоке, попортить свои крылья и грянуться оземь, а в худшем - просто превратится в
