пулей командира. Другой успел отскочить обратно в комнату.
—
Нас захватили! Мы погибли! — кричали они.
Басмачи, выхватывая из-под ковров винтовки, кинулись к стенам.
Мулла, сорвав с головы чалму, бросился к нише, где лежали сложенные одно на другое одеяла, и спрятался в них.
Басмачи через дверь открыли стрельбу в проход. Подойти снаружи к дверям комнат стало невозможно. Лампа закачалась, закачались и тени
в
комнате, где метались басмачи, задевая друг друга, натыкаясь на стены, спотыкаясь об одеяла. Они метались, как крысы в крысоловке, не зная, что предпринять.
Хаит-амин привалился к груде одеял, но одеяла заворочались под ним. В ужасе он вскочил и принялся расшвыривать их. Из-под них послышался испуганный голос муллы, старавшегося поглубже залезть в одеяла.
Командир не торопился штурмовать комнату. Он хотел дать басмачам время понять, что никакого выхода у них нет.
Но и проводить время в бездействии он не мог. Отряд обшарил дом, надворные постройки и собрал
в
амбаре обитателей дома: слуг, нескольких джигитов, спавших
в
конюшне.
Вдруг на отдаленном конце деревни прогремел залп из нескольких винтовок.
—
Отвлекают! — засмеялся Сафар- Гулам.
—
Что это значит? — забеспокоился командир, кивком головы указывая в сторону залпа, — не обманул ли нас этот джигит? Не завел ли в западню? Может быть, басмачи сконцентрировали свои главные силы где-нибудь в другом месте, а нас заманили сюда?
—
Не беспокойтесь! — оставался хладнокровным Сафар-Гулам. — Этот джигит сбежал от них. Он замучен приставанием
Боз
opa
-амина. Я ручаюсь за него.
—
Чьи же это выстрелы? — допытывался командир.
—
Простите, я не полностью передал вам сведения джигита. Дело в том, что прислужник Урман-Палвана сообщил ему о хитром маневре басмачей. Сюда они пришли с лучшими
и
преданными своими джигитами, а в другом месте поместили остальных. В случае нападения те должны поднять стрельбу, тем
c
амым отвлечь наше внимание от главной силы. Вот они и отвлекают.
I.
—
За то, что ты своевременно не сообщил мне такие
важ
ные сведения, делаю тебе вторичное предупреждение.
—
Принимаю! — козырнул Сафар- Гулам. На мгновение в комнате все затихло: видно, басмачи услышали залп и ждали, не уйдет ли весь отряд туда.
—
Начнем! — сказал командир. Несколькими пулями пробили дверь. В комнате кто-то закричал от нестерпимой боли. Крики слышались невдалеке от двери.
Еще несколько пуль в дверь.
Огромная лампа, качнувшись, опрокинулась вниз,
керосин
загорелся, растекаясь по комнате.
Урман-Палван накинул на пылающую лужу одеяло, но либо опоздал, либо керосина разлилось слишком много, одеяло не потушило огонь, а само вспыхнуло. Вспыхнула
и
пола его стеганого халата. Пуля, войдя через дверь, пробила ему плечо. Дымящийся, он свалился у стены.
Пламя разрасталось. Чад наполнил комнату. Дышать в ней становилось невозможно. Горели одеяла, огонь подбирался к раненым.
Оттолкнув тех, кто мог ему помешать, Хаит-амин
подскочил
к двери и распахнул ее.
Вместе с ним из комнаты вырвался чад
и
дым. Он стоял в дверях, а позади пылало пламя. Он стоял, уверенный, что пуля сразу кончит все это. Но никто не стрелял.
Он удивленно посмотрел в узкий проход, озаренный отблесками начинавшегося пожара. Но никто не стрелял. И никого не было в узком проходе.
Он удивленно сделал несколько шагов.
И тогда, сам не понимая, с какой стороны, он услышал спокойный голос:
—
Бросьте оружие, выходите. Огонь страшен только вам. Если вздумаете защищаться, то участь ваша ясна: получите пулю либо сгорите.
В это мгновение из комнаты выскочил мулла в загоравшемся халате.
Хаит-амин, отстранившись, пропустил муллу во двор, где им занялись партизаны, а сам вернулся и крикнул в комнату: — Выходите! Сдавайтесь! Наше дело кончено! И первым пошел во двор, чувствуя, как невидимые руки из темноты держат каждый шаг его на прицеле.
Бозор-амин с обгоревшей бородой, Урман-Палван, опирающийся на джигита, все главари, столько крови пролившие в этих краях, вышли обгорелые, закопченные, окровавленные, сверкая недобрыми испуганными глазами.
Насыр пошел в комнату узнать, не остался ли еще кто-либо.
В груде тлеющих одеял он нашел труп убитого басмачами юноши.
А главари стояли среди двора молча и сурово. И только мулла не
переставал говорить:
—
Я мулла. Я только служитель божий, я их просвещал и отвращал от зла. Зачем же вы ставите меня рядом с ними? Вы же видите, я и так уже потерял бороду. Ой, сгорела моя борода!
—
Молчи, если жизнь твоя уцелеет, я отдам тебе свою бороду, — Сказал Эргаш.
—
А неужели вы хотите меня убить?
Никого мы не хотим убивать. Но если вашу жизнь найдут вредной для народа, суд отнимет ее у вас! — строго сказал ширинец Насыр.
Пожар погасили. Брезжило серое, сырое утро.
Грязные,
обгорелые, молчаливые
Вы читаете Рабы
