Рабы

— Почему Сафару? Я коммунист. Первое слово должны дать мне. Надо уважать партию и Советскую власть!

Юлдашев, подняв руку, остановил его:

— Товарищ Шашмакул, слово дано Сафар-Гуламу. Подчиняйся порядку. Следующее слово — тебе.

Но Шашмакул, не слушая Юлдашева, продолжал кричать:

— Нужно уважать партию, нужно уважать Советскую власть. Я — коммунист.

Юлдашев перебил его:

— Кроме тебя, у нас и еще коммунисты есть. И с большим стажем, чем у тебя, — это Сафар-Гулам и дядя Эргаш. Надо соблюдать порядок.

— Я прошу слова! — кричал Шашмакул.

— Дать ему слово! — крикнуло несколько голосов. Юлдашев перекинулся несколькими словами с Сафар-Гуламом и сказал:

— Хорошо. Слово принадлежит Шашмакулу.

— Товарищи, — откашлялся Шашмакул, — нужно уважать партию. Нужно уважать Советскую власть. В деревне высшая власть — сельсовет. Вы, наверное, еще не забыли: этот вопрос мы много раз обсуждали и рассматривали…

Юлдашев перебил его:

— Слово тебе предоставлено по вопросу о преступлениях в колхозе, об этом и говори.

— Я и сам знаю, о чем мне говорить! — свирепо ворочая глазами и гневно раскачиваясь, посмотрел через плечо Шашмакул на Юлдашева. — Ты меня не учи!

Кто-то с места подсказал:

— Вы же хотели говорить о преступлениях Хасана.

— Об этом и говорю. Я, как коммунист, знаю, что Хасан разрушил арык и оставил хлопок без воды. Сверх того, он не явился на работу по восстановлению этого канала, а остался дома с женой.

— Правильно! — раздалось два или три голоса.

— На это есть свидетели! — строго взглянул на Хасана Шашмакул. — Один из свидетелей — наш активист, примерный колхозник Хамдам.

— Правильно! — подтвердил его слова Хамдам.

— Вот преступник… Нет, я имею в виду свидетелей, — продолжал Шашмакул. — Я записал всех свидетелей. Я передал список, куда надо. Мне обещано, что перед судом будут раскрыты все преступления Хасана. Он еще комсомолец, а хочет уже учить нас, коммунистов.

— А что еще сделал Хасан? — спросили с места.

— Я скажу! — пообещал Шашмакул, отирая лицо платком.

— Про сеялку! Про культиватор! — подсказали с места.

— Вот, вот! Хасан испортил сеялку, уничтожил культиватор. Он совершил и еще ряд тяжких вредительств. Можете не сомневаться, это я вам говорю. Я!

— А что он сделал с минеральными удобрениями? — спросил тот же голос с места.

— Вот, вот! Он так «удобрил» землю, что от этого погибла часть посевов. Есть свидетель, и это подтвердил агротехник.

— Какое у вас предложение? — спросили с места.

— Как преступника Хасана немедленно исключить из колхоза и отдать под суд.

Несколько человек захлопали в ладоши. Дольше всех хлопал в ладоши Хамдам-форма.

Фатима подумала: «Мало рукоплесканий. Люди ждут, хотят более веских доказательств».

Юлдашев объявил:

— Для сообщения слово имеет товарищ Сафар.

— Товарищи! В нашем колхозе в этом году было совершено несколько преступлений, — это известно. Кто совершил их, это неизвестно.

Шашмакул крикнул с места:

— Как неизвестно? Хасан Эргаш!

— Верно! — поддержал Хамдам.

— Из этих преступлений ряд произошел непосредственно в присутствии Хасана, — продолжал Сафар-Гулам.

Люди привстали с мест, вытянули шеи, чтобы взглянуть на Хасана.

Шашмакул, обращаясь к собранию, заявил:

— Такого человека необходимо немедленно убрать из колхоза!

— Исключить его немедленно! — крикнул кто-то.

— Товарищи! — спокойно возразил Сафар-Гулам. — Или вы меня не поняли, или я неясно выразился. Дело в том, что никем, никак пока не доказано, виноват ли Хасан в происшедшем.

Шашмакул закричал:

— Что ж, дьявол, что ли, испортил Хасану сеялку? Мы этот вопрос уже прорабатывали!

Сафар-Гулам продолжал:

— Нужно было привлечь к ответственности Хасана. При первой проверке никого другого мы не обнаружили.

— Вот это решение и надо провести! — крикнул Шашмакул. Сафар-Гулам отрицательно покачал головой и спокойно продолжал:

— Но за последние дни мы обнаружили кончик от целого клубка преступлений. От целого клубка. Весь материал мы передали в политотдел. Сегодня должен сюда приехать Кулмурад. Не знаю, почему он запаздывает, но я предлагаю отложить это дело до приезда Кулмурада.

Шашмакул разгневанно встал:

— Что это за предложение? Это ж явная попытка замазать преступление Хасана. Это потворство преступнику, это переход на сторону кулаков.

Юлдашев встал:

— Товарищ Шашмакул! Призываю тебя к порядку.

Тогда поднялся Нор-Мурад и попросил слова. И, не дожидаясь согласия председателя, заговорил:

— Я люблю Хасана, как сына! Я знаю его, как активиста, комсомольца. Эргаш мне все равно что брат. Но колхоз я люблю больше. Я в колхозе двести трудодней выработал. Я семьдесят пять пудов пшеницы получил. А жена еще больше заработала! И вот Хасан Эргаш хотел нашему колхозу повредить. Как же это так? Я решительно требую: исключить! Больше я ничего не имею сказать.

Нор-Мураду похлопали. Вместе с другими он и сам похлопал себе, а потом посмотрел на Юлдашева:

— Мое выступление — это тоже нарушение порядка? Юлдашев не успел ему ответить. Садык попросил слова. Садык сказал:

— Я очень уважаю Эргаша, но я недоволен его сыном Хасаном. И прямо это говорю. Ведь его сын учит моих детей, что бога нет. Ну как же это так? Зачем же так обманывать моих