Таких известных джадидов, как Хаджи Сираджиддина[119] из Сактаре, Авезбека и Азимджана из Гиждувана, заковали в цепи, увезли в Бухару. Кто знает, какие страдания ждут их? Они будут убиты в темнице Бухарского арка.
Старик отпил чай и вздохнул:
— Вся моя семья — жена, дети, невестки, все попали в руки эмирских палачей. Но я благодарю бога. Я терплю и жду, когда, подняв против эмира всех крестьян, мы, джадиды, отомстим ему и за себя, и за наших убитых братьев.
Юноша неожиданно твердо сказал старику:
— Вы не сможете поднять крестьян против эмира. Никогда вы не сможете! Вы и ваши джадиды нашей бедняцкой нужды не знаете, ни наших бед, ни желаний. А если и знаете, то не ведаете, как нас от тех бед избавить. А и ведать будете, так не захотите нас избавлять. У вас заботы другие, а потому не вы поднимете нас. Не вы!
— Разве то, что ты и Сафар-Гулам скитаетесь со мной из пустыни в пустыню, не восстание крестьянской бедноты? — нахмурился человек средних лет с седеющей бородой. — Разве не я поднял вас против эмира?
Сафар-Гулям порывисто встал.
— Нет, не вы, Шакир-ака! Вы не смогли бы. Нас подняли большевики, ветер с большевистской земли, из Ташкента, из Самарканда.
Вдруг послышался топот лошадей. Спор прервался.
— Неужели так быстро вернулся казах? — удивился Сафар-Гулам, выскакивая из юрты.
Юноша тоже вышел, торопливо поставив кувшин. Из темноты сквозь летящий снег показалось человек пятнадцать всадников.
Сафар-Гулам и Юсуф притаились в темноте, следя за прибывшими.
Нет, это не казахи.
Один из всадников спрыгнул с седла, отдал повод спутнику и, потирая руки, сгорбившись от стужи, просунул голову в дверь юрты.
— Господин джигит! Нельзя ли у вас обогреться?
И тотчас, не дожидаясь ответа, он отбежал обратно к своим спутникам.
— Слезайте скорей! Мы попали прямо на пир. Тут сидят все джадидские заправилы — и Мулла Шариф и Шакир-Гулам. Все смутьяны налицо!
Всадники торопливо спешились, покинув коней, взяли ружья наизготовку и кинулись в юрту.
Они связали Шакира, Муллу Шарифа, его сыновей…
Видя это, Сафар-Гулам и все товарищи, воспользовавшись темнотой ночи, бросились бежать в степь.
Снег запорошил их следы, скрыл направление их бегства.
По деревенскому базару в Хаджи-Арифе ходила женщина в парандже, но с приоткрытым лицом, продавая две подпруги и одну веревку.
Базар уже кончался, а она ходила с утра, но никто ничего не покупал у нее.
Потеряв надежду на покупателей, она пошла на веревочный базар и предложила свой товар перекупщику. Но и он не захотел покупать:
— На что мне это гнилье? Я таким товаром не торгую. Не хочу порочить свою торговлю перед покупателем.
— Ладно уж, дайте что-нибудь за мой труд и возьмите, разве это гнилье?
— Больше одной тенги не дам. И этого не стоит, даю ради милостыни, во имя божье.
— Надо ж совесть иметь! Я несколько дней ходила по степи, собирала клочки овечьей и козьей шерсти с колючек. Несколько дней я пряла шерсть, сучила нитки, несколько дней вила из ниток веревки, делала подпруги, пока, наконец, вынесла их на базар. На все это ушло почти два месяца. Дали б мне хоть на два дня жизни!
— Сестра! — возразил торговец. — Я же не умоляю вас продать это мне. Продайте другому. Вы просите меня купить, я вам даю цену. Не подходит, продайте другому. Отойдите, не заслоняйте меня от покупателей.
Женщина тоскливо отвернулась.
Но отойти ей не удалось: по улице вели пленников. Их руки, ноги, лица были окровавлены и почернели от ударов палками и плетьми. Пленников окружали всадники. Улицу заполнял народ, толпившийся, чтобы посмотреть на пленников. Некоторые кричали:
— Джадиды!
Женщина была так голодна и огорчена неудачей, что не взглянула ни на джадидов, ни на всадников.
Пленников уже провели, и народ рассеялся, когда к лавке торговца веревками подъехал всадник и спросил недоуздок для своей лошади.
С последней надеждой женщина протянула ему веревку и подпругу:
— Купи-ка это, красавец! А то я еще не ела сегодня. Всадник, показав женщине халат, перекинутый через седло,
засмеялся:
— Купи-ка это, красавица! Я тоже ничего еще сегодня не ел!
Женщина с любопытством потянула халат, заинтересовавшись заплатами на нем. Она осмотрела его со всех сторон. Побледнев, она взглянула в глаза всаднику.
— Откуда он у вас?
— Узнала? Видела его прежде? Он у меня от джадида. Из тех, которых сейчас тут провели.
Ноги ее подкосились.
— Ой, горе мое! Что же мне теперь делать!
Торговец, пинком отталкивая ее от своей лавки, заскрипел зубами:
— Вставай! Проваливай отсюда!
— Видно, у джадидов твой муж? Или родственник? Она покачала головой:
— Бог видит, что муж мой и не знает, что такое «джа
дид».
— Джадид он или нет, но если этот халат с него, значит, он из джадидской шайки. А ты — жена джадида. Ну, чей это халат? Говори правду.
И всадник ударил женщину плеткой.
— Прошлый год какой-то человек заехал к нам и спросил мужа. Мужа не было. Заезжий оставил мне починить порванный халат, а на другой день заехал за ним. Недавно он опять приехал к нам ночью в этом халате. Он хотел ехать в степь и позвал мужа проводником, Если этот человек схвачен, значит, схвачен и мой муж, ни в чем не повинный.
Женщина зарыдала.
— Вставай! — крикнул ей всадник. — Если к тебе в дом приезжают джадиды чинить халаты, а муж ходит с ними проводником, верно, из тебя можно многое выпытать.
Женщина онемела от ужаса. Всадник снова хлестнул ее
Вы читаете Рабы
