водитель. Вы можете поехать на своей машине куда угодно только в том случае, если автомобиль будет заправлен бензином, а не водой, в двигатель будет залито моторное масло, а не подсолнечное и запаска будет лежать не от «Жигулей», а от «КамАЗа». И президент не в состоянии позаботиться о том, чтобы все автомобили во всей огромной России были надлежащим образом укомплектованы, заправлены и готовы ехать именно туда, куда нужно, чтобы доставить тот самый груз, который там необходим.
Он опять вытащил портсигар и повторил сложную процедуру прикуривания.
– У меня есть знакомый грузин, Резо, торгует на одном из московских рынков, – Бруно Вальтер, похоже, был настроен прочитать мне полный курс политэкономии. – Он, конечно, сам выбирает, чем ему торговать – мандаринами, картошкой или паюсной икрой. Но, можете мне поверить, Резо никогда не привезет на рынок товар, который не будет пользоваться спросом. А направляем грузопотоки, в конечном итоге, именно мы. Потому что мы занимаемся всем, что происходит или будет происходить в нашей стране, той стране, где живете и вы, и я, и грузин Резо, и ваша невеста Светлана. Министр по нефти занимается нефтью, министр транспорта – транспортом, а мы стоим над всеми ими, единый всероссийский координационный центр, так, наверное, сказать точнее всего...
Еще один окурок убрался в чрево портсигара, еще один внимательный взгляд ощупал меня, мое лицо и мои глаза.
– А теперь переходим к главному. Вы последнее время сотрудничаете с Петром Петровичем Сергачевым, и активно, надо сказать, сотрудничаете. Петербургская акция могла наделать много шума, если бы мы слегка не приглушили резонанс. Петр Петрович знает о нашем существовании и даже работает на нас, но, так сказать, втемную. Он, как Резо с московского рынка, думает, что совершенно свободен в своих поступках, сам планирует и с вашей помощью осуществляет свои проекты. В этом он подобен шахматисту, который выигрывает или проигрывает партию, в зависимости от собственного мастерства и умения. Но фигуры на его доске расставили мы, и играет он по придуманным нами правилам. Да, именно так, – кивнул он сам себе головой, – это наиболее точно отражает характер нашей деятельности. Придумать правила и раздать фигуры, а потом следить, чтобы правила не нарушались...
В это время у меня в кармане опять заиграла музыка Моцарта. Звонил Сергачев.
– Что делаю? Да ничего, гуляю. Светлана? Нет, еще не вернулась. На сердце тяжело? Не волнуйтесь, Петр Петрович, все у меня в порядке. Да, до вечера...
Бруно Вальтер внимательно слушал мой разговор и остался им, по-видимому, доволен.
– Вас уже ищут, поэтому буду короток. Самое главное я уже сказал. С сегодняшнего дня вы будете подчиняться непосредственно нам. Формально – да, Сергачев руководит вами и планирует все операции, но в том случае, если его действия войдут в противоречие с нашими планами, вы будете исполнять приказы нашего представителя.
Я пожал плечами:
– По мне так что в лоб, что по лбу. В конце концов, я только исполнитель приказов, а кто отдает приказы – какая разница! – Я сказал это почти искренне.
– Ну что же, я рад, вы действительно благоразумны... – и переговорщик со знаменитым именем Бруно Вальтер поднялся, чтобы уйти.
– Постойте, а Светлана! – почти закричал я.
– Ах да, Светлана...
Он полез в карман за сотовым, набрал номер, сказал несколько слов по-немецки...
– Посидим, подождем, сейчас за вами приедут, – и Бруно Вальтер поудобней устроился на скамейке, вытянул ноги и даже закрыл глаза. Говорить ему со мной было больше не о чем. Свою миссию он выполнил.
Я не знаю, сколько времени я просидел в ожидании посланцев таинственного «Ворона», которые должны были отвезти меня к Светлане. Может быть, пять минут, может – пятнадцать. Я курил сигарету за сигаретой, поднимался, чтобы выкинуть окурок в урну, снова возвращался на свое место, изредка поглядывая на Бруно Вальтера. Тот сидел неподвижно, как памятник немецкому гению, стоящий против нашей скамейки. Докурив очередную сигарету, я поднял глаза и увидел на главной аллее три мужские фигуры, явно направлявшиеся в нашу сторону.
Я поднялся, чтобы выкинуть окурок, и остался стоять, ожидая приближения неизвестных. Они вежливо, не подавая руки, поздоровались со мной и сделали приглашающий жест, мол, поехали, Леха, покатаемся. Я кивнул головой и оглянулся – герр Вальтер открыл глаза, изобразил подобие улыбки и сказал мне на прощание:
– И помните, Алексей, чтобы вы ни делали, какими бы абсурдными ни казались вам полученные приказы, вы это делаете во имя России и во имя своих близких!..
После этого он снова закрыл глаза и словно отключился от всего остального мира. Признаться, эта патетическая тирада оставила во мне ощущение чего-то неискоренимо фальшивого, оставшегося от позабытых советских времен.
Мы вышли на улицу, не ту, главную, к которой примыкал мой отель «Саксонский двор», а небольшую, узкую, идущую параллельно ей. Неброская машина неизвестной мне японской или корейской модели стояла не по-немецки, заехав правыми колесами на край тротуара. За рулем никого не было, значит, я поеду в обществе тех троих, что идут сейчас впереди меня, а с тремя справиться я, пожалуй, смогу. Дальше все пошло немного не так, как я себе представлял по американским приключенческим фильмам. Один человек сел за руль, а оставшиеся двое не сели рядом со мной с двух сторон, уперев мне в бок ствол невидимого со стороны пистолета и не стали надевать мне на глаза черной непроницаемой повязки или сделанного из грязного мешка капюшона.
Мы просто и буднично сели в автомобиль – водитель – за руль, один из мужчин спереди, второй сзади, рядом со мной, и машина аккуратно вписалась в поток таких же добротных, блестящих лаком и никелем, автомобилей.
Сидящий впереди мужчина вытащил из кармана немецкую газету и развернул ее на странице, где публиковались результаты розыгрышей различных лотерей и тотализаторов.
– Играете в «Тото»? – спросил он меня.
– Нет.
– А у меня есть такой грех, – мужчина обозначил на лице виноватую улыбку и углубился в изучение выигрышных таблиц.
Я был обескуражен, если полагать, что это слово произошло от слова «кураж», то есть храбрость.
Кулаки зудели в нестерпимом желании набить кому-нибудь морду, совершить чудеса силы и храбрости при освобождении любимой женщины. В крайнем случае, отважно молчать, отказываясь отвечать на коварные вопросы мучителей, но один из извергов внимательно изучал лотерейную таблицу, другой дремал в дальнем от меня углу машины, и даже к водителю не докопаешься – он тщательно соблюдал правила движения, исправно включая указатель поворота и тормозя в положенных местах. Постепенно зуд прошел, ярость и нетерпение поутихли, и я стал просто смотреть в окно, пытаясь понять, куда же мы едем.
Гамбурга я не знал, его окрестностей – тем более, а мы, судя по всему, уже выехали за город. Улица незаметно превратилась в автобан, городские дома сменились одно-двух-этажными постройками в том стиле, который избирают сейчас «новые русские» для своих загородных жилищ. Правда, без выкрутасов вроде башенок, шпилей и крепостных стен с бойницами.
Мы плавно свернули на боковую дорогу, которую в России назвали бы проселочной, хотя от автобана она отличалась только шириной и скупостью разметки. Справа показалось строение, которое я бы назвал фермой, хотя у немцев наверняка было свое особое слово для подобных предприятий сельского хозяйства. Вид у фермы был немного запущенный, по немецким понятиям, конечно. Потому что исходя из российских представлений о красоте и порядке, ферма могла бы считаться единственным и неоспоримым претендентом на звание «Образцовой фермы Российской Федерации».
Мы аккуратно въехали во двор, для чего любителю лотереи пришлось выйти из машины и распахнуть добротные металлические ворота. Машина подкатила к самому подъезду и остановилась.
– Конечная, – сказал водитель, – поезд дальше не идет. Просьба освободить вагоны.
Мы вылезли из машины, и водитель указал мне на дверь:
– Идите, она там.
Я открыл дверь и осторожно вступил в полутемный коридор. Впрочем, свет сразу вспыхнул, то ли
