Интересно, кто из нас сентиментален?
Выясняется, что способность к болезненному самоотречению в сочетании с эмоциональной несдержанностью — это то, что делает ее необыкновенно привлекательной; и пусть нам не удается жить в полном согласии; пусть я никогда не могу быть до конца уверенным; пусть ей все-таки недостает глубины; пусть ее тщеславие безгранично. Все это ничто в сравнении с тем уважением, которым я проникся к этой красивой эффектной молодой героине, которая уже столько рисковала и выигрывала, и теряла, и, не дрогнув, расплачивается за свои увлечения. А как она красива! Разве она не самое исключительное и желанное создание из всех, кого я когда-либо встречал? С такой пленительной женщиной, от которой я не могу оторвать глаз даже, когда она просто пьет кофе или набирает номер телефона, малейшее движение тела которой меня завораживает, я не могу даже вообразить, чтобы меня потянуло к прежним приключениям. Не Элен ли та чародейка, поиски которой я начал еще в университете, когда нижняя губка Шелковой Уолш так возбудила меня, что заставила неотступно следовать за ней из университетского кафетерия в университетский гимнастический зал, а потом в прачечную общежития. Элен кажется мне такой красивой, что все мое томление и обожание сосредоточено в ней, в ней одной. И мое любопытство, и моя страсть. Если не Элен, кто же еще? Кто способен заинтриговать меня сильнее? А мне, увы, все еще нужно, чтобы меня интриговали.
Вот если мы поженимся… тогда спорная сторона наших отношений исчезнет сама по себе. Но не получится ли так, что углубляющаяся близость и гарантия прочности послужат причиной того, что исчезнет присущий обеим сторонам импульс к самоограничению и самозащите? Конечно, было бы меньше риска, если бы Элен была немного другой. Но я быстро напоминаю себе — воображая, что становлюсь на позиции зрелого человека, — что это бесплодные мечты. И потом, то, что я называю ее «тщеславием» и «отсутствием в ней глубины», как раз и придает ей привлекательность! Остается надеяться, что существенная разница во мнениях (которую я с готовностью подтверждаю — если это поможет — я часто выскакиваю вперед и слишком драматизирую все!) не затронет нашей страстной привязанности, которая пока что не ослабевает, несмотря на наши колючие, даже протестантские диалоги. Я только надеюсь, что так же, как я ошибался по поводу мотивов ее поведения раньше, я ошибаюсь и сейчас, подозревая, что она тайно надеется на то, что, выйдя замуж, положит конец любовной связи со своим непатетическим Карениным из Гонконга. Я только хочу надеяться, что она хочет выйти замуж за меня ради меня, а не ради того, чтобы я послужил барьером между ней и ее прошлым, которое едва не убило ее. Я только хочу надеяться (потому что я никогда не узнаю этого наверняка), что это со мной она ложится в постель, а не с воспоминаниями о губах, руках и ласках того, самого замечательного из всех любовников, того, кто готов был убить свою жену, чтобы сделать собственностью свою любовницу.
Сомневаясь и надеясь, желая и страшась (то предвкушая радости прекрасного будущего, то предвидя самое ужасное), я женюсь на Элен Бэйрд — после почти трех лет сомнений-надежд-ожиданий-и-страхов. Есть мужчины, вроде моего отца, которые едва увидев женщину, стоящую возле пианино и исполняющую «Амаполо», тут же решают «это моя жена», а есть такие, кто вздыхает «это она» только после бесконечных колебаний, которые приводят к тому, что они неизбежно понимают, что им не суждено больше увидеть этой женщины. Я женюсь на Элен, когда груз принятого решения оставить ее навсегда оказывается настолько непомерным, что я не могу представить себе жизни без нее. Только когда я пришел к решению, что нужно прекратить наши отношения, я начинаю понимать, что так глубоко увяз за эти тысячу дней нерешительности и тщательной прикидки возможностей, что роман, длившийся три года, по насыщенности событиями вполне можно сравнить с браком, продолжительностью в полвека. Я женюсь на Элен — а она выходит за меня замуж — тогда, когда наши отношения заходят в тупик, как всегда происходит с теми, кто живет в условиях строго разграниченного и, вместе с тем, запутанного порядка. Порядка, подразумевающего раздельную жизнь и проведенные вместе отпуска, преданность друг другу и преднамеренно проведенные врозь ночи. Когда каждые пять-шесть месяцев с облегчением рвутся любовные связи. Проходит всего несколько дней, и они возобновляются, часто с приятным сексуальным безумием, после как бы случайных встреч в супермаркете. Иногда поводом к тому, что всё начинается сначала, служит телефонный звонок, цель которого будто бы — привлечь внимание бывшего партнера к интересному документальному фильму, который будут показывать в десять по телевизору. Иногда причиной является вечеринка, приглашение на которую было принято так давно, что уже невозможно не выполнить этот последний долг перед обществом. Конечно, можно выполнить этот долг придя на вечеринку порознь, но тогда, напротив, за столом не было бы человека, с котором можно обменяться понимающими взглядами, говорящими о скуке или, наоборот, приятном времяпрепровождении. В машине, на пути домой, не было бы рядом родственной души, с которой можно бы поделиться мнением о других гостях. А раздеваясь перед сном, нельзя было бы увидеть лежащего одетым сверху, на простынях, улыбающегося друга, который, надо признаться, был за столом единственным по-настоящему приятным человеком и который еще недавно был так незаслуженно недооценен.
Мы женимся, и — как я и знал, не мог не знать, и, возможно, знал всегда — взаимный критицизм и недовольство продолжают отравлять наши отношения. Это служит доказательством не только глубокого отличия наших темпераментов, что проявлялось с самого начала, но и моего предположения о том, что ее чувствами до сих пор владеет другой мужчина, и, как бы не пыталась она скрывать от меня столь печальный факт, она знает не хуже меня, что стала моей женой только потому, что не было иного пути, нежели убийство (по крайней мере, так они говорят), чтобы стать женой того, очень важного и известного ее любовника. Мы изо всех сил пытаемся ненавидеть то, что нас разъединяет, вместо того, чтобы ненавидеть друг друга. Если бы ее прошлое не было таким ярким, привлекательным, незабываемым — если бы каким-то образом кто-то из нас мог забыть о нем! Если бы я мог прекратить то абсурдное недоверие, которое все еще разделяет нас! Или просто игнорировать его! Стать выше него! Иногда, в порыве чувств, мы принимаем решения, приносим друг другу извинения, занимаемся любовью. Но в момент сильного охлаждения… эти наши моменты, наверное, так же ужасны, как у других.
Из-за чего происходит большинство наших ссор? Сначала — после того, как некто, всем понятно кто, после трехлетнего промедления, опрометчиво и не будучи полностью уверенным в правильности своего решения, вверг себя в пламя супружеских отношений — сначала мы ссорились из-за подсушенного хлеба. Я удивлялся, почему, вместо того, чтобы закладывать хлеб в тостер пока жарится яичница, она делает это заранее. И вместо того, чтобы есть хлеб горячим, мы едим его остывшим.
— Я не могу поверить, что мы спорим из-за такой мелочи, — говорит она.
— Неужели этот хлеб — жизненно важная проблема! — в итоге срывается она на крик.
— Жизненно важная! — утверждаю я. — Когда ты садишься есть, жизненно важная проблема — хлеб. Когда выносишь мусор — мусор. Ты не можешь бросать мусор посредине лестницы, Элен. Ты должна отнести его в мусорный ящик во дворе, прикрытый крышкой.
— Я забываю.
— Как ты можешь забыть, когда уже держишь его в руке?
— Видимо, потому, дорогой, что это мусор. И вообще, какая разница?
Она забывает поставить свою подпись на чеках, которые выписывает, наклеить марки на письма, которые пишет сама, а письма, которые даю ей я или домочадцы, регулярно обнаруживаются в карманах плащей или брюк, спустя месяцы после того, как она пошла опустить их в почтовый ящик.
— О чем ты все время думаешь, Элен? Почему ты такая забывчивая?
Острая тоска по древнему Мандалаю? По «этажерке» и лагунам, и слонам, и рассветам?
— Я не могу, черт возьми, все время думать о твоих письмах.
— Тогда для чего же, по-твоему, ты вышла на улицу с письмом в руке?
— Подышать воздухом, вот для чего! Увидеть небо! Послушать птиц!
Достаточно скоро, вместо того, чтобы указывать ей на ее ошибки и промахи, следить за тем, куда она идет, исправлять положение и стараться не выходить из себя (и, соответственно, избегать выяснения отношений через закрытую в ванную комнату дверь), я готовлю подсушенный хлеб и яичницу, выношу мусор, оплачиваю счета и отправляю письма. Даже, если она сама, пытаясь наводить мосты, любезно предлагает: «Я иду в магазин. Хочешь, я отправлю…» — если не мудрость, то опыт подсказывает мне, что лучше ответить: «Нет, спасибо!» В тот день, когда она теряет свой кошелек, только что сняв деньги со счета, я беру на себя заботу обо всех банковских операциях. После того, как она оставляет тухнуть рыбу под передним сиденьем машины, отправившись утром за рыбным филе для ужина, беру на себя заботу о покупках. В тот день, когда она по ошибке стирает шерстяную кофту, которую нужно было отдать в
