…Юсуф выбрал на ощупь более-менее чистое место и уселся, скрестив ноги. Сейчас он мог немного ориентироваться в темноте, рассмотреть контуры предметов. Плохо было то, что рассматривать в камере было совершенно нечего.
Наверное, те, кто взял его в плен, сажают сюда узников, чтобы сломить их волю. Ну-ну, не с тем столкнулись! Такой ерундой Юсуфа аль-Андалуси не пронять, за свою жизнь он повидал много куда более неприятных вещей. Или они намерены выбить из него какие-то признания? Тоже ерунда: ничего хорошего им точно не светит.
А вот если они не такие болваны и хотят сотрудничать всерьез — тогда иное дело. Может, это даст возможность вспомнить собственное задание? Как знать…
Но шансов мало. А его силы не беспредельны. И если эти патрульные решат, что лучше его уничтожить — значит, судьба решила так, и никакие его способности решения не отменят.
А значит, и бояться нечего. Надо просто терпеливо ждать…
…Ему было немного не по себе, но той ночью он спал как убитый. Наверное, и все остальные ребята из его нового класса («отряда» — так его приказано было называть) чувствовали то же самое.
С одной стороны, посещение допроса — это неприятно. Он уже читал о том, что творила инквизиция в Европе (а отец рассказал, что и его рода это коснулось). И что такое допрос, вполне представлял.
Но, с другой стороны, понятно — в допросной будут те, кто хотел убить брата-лидера и уничтожить его страну. Это и в самом деле не люди! Да как они могли даже подумать о таком?! Это — преступники, в них нет ничего человеческого!
И потом — сказал же вождь: «Не надо бояться!» И вообще, ну кто из школьников мог бы похвалиться, что с ним разговаривал сам брат-лидер? Ну хоть полслова сказал… А вот они… Как это вождь называет? Под персональным контролем, вот!
Юсуф представил, как отреагировали бы его прежние одноклассники, если бы выяснилось, что он вчера играл в шахматы с самим вождем и умудрился свести партию вничью?! Да не поверили бы, точно, что не поверили бы! Назвали бы лгунишкой.
Поэтому подросток довольно быстро успокоился.
Помещение, куда ввели воспитанников брата-лидера, было полутемным, пол, стены и даже потолок окрашены в желто-бежевый. Оказаться здесь было неприятно, но не настолько, насколько предполагал Юсуф. В своем воображении он рисовал гораздо более страшную картину: жаровню, крючья, дыбу, разложенные на столе инструменты палача — все, что использовали инквизиторы в старину.
Но ничего этого тут не было. По крайней мере, в этом помещении, где одну из стен закрывала черная штора. Вот за шторой-то, наверное, и было все то, о чем смутно догадывались ребята из особого отряда.
Поход решил проконтролировать сам брат-лидер — сегодня он был одет так, как обычно изображалось на плакатах: халат, неяркая повязка на голове, завязанная так, как обычно носят бедуины в племени, где он когда-то родился.
— Не страшно? — спросил вождь. И снова на его лице появилась доброжелательная улыбка.
— Нет, — несколько растерянно протянули подростки.
— Нет? А я вот вижу кое-что другое. — Он усмехнулся. — Не нужно врать, зачем? Сказано же — «ложь — болезнь, правда — лечение». Мне бы тоже в первый раз участвовать в допросе, даже так, было бы страшно. И напрасно.
Почему-то Юсуф в этот момент вспомнил совсем иную пословицу: «Кто говорит правду, тому отрывают голову».
— Рассаживайтесь, начинаем, — приказал брат-лидер, кивнув на ряд стульев, стоящих около шторы. — Привыкать всегда тяжело. Между прочим, в Америке, где все кичатся правами человека, точно так же собирают родственников жертв убийцы, а в соседней комнате казнят самого убийцу на электрическом стуле. А это — гораздо страшнее, чем то, что сегодня будет. Во всяком случае, предателя, которого станут допрашивать сегодня, не убьют.
Он дернул за рычаг, штора сдвинулась, за ней обнаружилось стекло. В соседней комнате все выглядело немного не так там ярко горели неоновые лампы, заливая ее мертвенным светом, словно больничную палату.
— Да-да, правда — лечение, — повторил вождь.
Никаких кошмаров вроде дыбы или жаровни в «палате» не было. Юсуф внимательно всмотрелся — нет, все же это не палата. Он скосил глаза на дверь, ведущую в допросную, — оказалось, что она — железная, со сложным запирающим устройством. Он слышал, что такие бывают на кораблях.
— Ну, глядим. И помним: если церемониться с предателями, то это — само по себе предательство.
Голос брата-лидера нисколько не изменился, но Юсуфу показалось, что в нем сейчас звучит металл.
— А они, оттуда, нас увидят?
Подросток сам удивился, услышав звуки своего голоса, — как будто не он, а кто-то чужой говорил сейчас.
— Хороший вопрос, Юсуф. Нет. Допрашивающий знает, что кто-то здесь может находиться, но он никого не видит. Нам же видно и слышно все.
Дальнейшее отчего-то размылось в памяти Юсуфа. Как именно звали провинившегося перед страной и народом, в чем заключалась его вина — этого потом он так и не сумел вспомнить. Понятно, что вина была велика.
Лица допрашивавших офицеров он тоже не запомнил — слишком уж одинаковыми они казались. А вот заключенный запомнился.
Охранник втолкнул в допросную человека в серой хламиде. Похоже, сам он передвигал ноги с трудом, шаркая. Человек застыл у дверей, пока его не провели к стулу и насильно не усадили. Его голова была опущена. И только в тот момент, когда следователь рявкнул что-то, человек поднял голову.
Это был еще совсем не старый мужчина (хотя Юсуфу он показался в тот момент глубоким стариком — возможно, из-за седины во вьющихся волосах).
Но в глаза бросилась не седина, а нечто другое: у заключенного не было глаз. Непонятно, что стало с правым — половина лица превратилась в громадный кровоподтек. А вот вместо левого зияла жуткая рана.
Кто-то за спиной Юсуфа вскрикнул…
Голос вождя произнес: «Так…»
Но сейчас он почти не слышал этого, даже если бы брат-лидер обратился к нему, он отреагировал бы не сразу.
Юсуф с ужасом и в то же время с какой-то непонятной жадностью вглядывался в происходящее в допросной. Собственно, ничего особенного там и не происходило: следователь задавал вопросы довольно занудным голосом, арестованный быстро отвечал на них тихим голосом. Вот и все — никаких пыток, никаких криков ужаса. Но в этой монотонности и заключался ужас.
Подросток видел только одно: эти двое допрашивающих могут сделать с заключенным все, что только пожелают. Могут заставить вылизывать языком пол. И проклясть собственный род. Или признаться в чем угодно. Потому что они — ВЛАСТЬ. Та самая ВЛАСТЬ, частью которой он подсознательно уже считал и себя — ведь редко с кем-то близко знаком сам вождь.
А ВЛАСТЬ не может быть неправой, как бы она ни управляла людьми и что бы ни сделала с непокорными.
Только один раз за время, пока длилось это дикое зрелище, один из допрашивающих вышел из себя. Хотя скорее так: Юсуфу показалось, что вышел из себя — похоже, все действия были расписаны заранее, следователи работали, как автоматы.
Похоже, заключенный стал о чем-то умолять — он шевелил губами очень быстро, Юсуф не мог
