тетрадь, с двойками и тройками, осталась у Саньки. Он перелистал ее до конца и на последней странице увидел странные знаки. В нижнем углу была нарисована ладонь с пятью пальцами, чуть выше — крутая горка с елками, еще выше — что-то вроде дерева с большим кольцевым наростом на стволе. Все три значка соединялись пунктирной линией, которая тянулась до верхнего обреза страницы. Вдоль пунктира выше дерева было написано незнакомое слово: «белоус».
У Саньки захватило дух. Кто-кто, а уж он-то в таких делах ошибиться не мог! Он сразу догадался, что это не простые рисунки. Пунктир — это тропа, а пальцы, горка и дерево с наростом — ориентиры.
Санька захлопнул тетрадь и присоединился к остальным ребятам, которые рассматривали контрольную работу с жирной пятеркой.
— Это и есть интеграл? — спросил Гриша, указав на завитушку, отдаленно напоминающую знак параграфа.
Учительница что-то ответила, но Санька не слышал. Он думал о своем открытии. Убедившись, что никто на него не смотрит, Санька вырвал страницу с рисунками и спрятал в карман. Он решил пока никому не рассказывать о находке.
Случайно рядом с Санькой очутилась Катя. Он с вызовом посмотрел на ее косы, отошел в сторону и подумал: «Ты узнаешь, где у меня душа: в пятках или… где ей положено!»
«Были сборы недолги…»
Всю следующую неделю Санька был безоблачно весел и чуточку задумчив. А о чем он думал — легко догадаться по песенке, которую он насвистывал: «Были сборы недолги…» Этот бодрый, зовущий вперед мотив накрепко привязался к нему. Санька насвистывал его в траншее — во время работы, в штабе — на коротких сборах звена, дома — на чердаке, когда в сотый раз рассматривал знаки Димы Большакова. Песня окрыляла, и Санька бы полетел, но пока не знал куда. Знаки не поддавались расшифровке. Что скрывается за растопыренными пальцами и наростом на дереве? Что такое «белоус»? Где бегут пунктирные стежки- дорожки и куда они ведут? Десятки вопросов — и ни одного ответа!
Знаки стояли перед глазами и точно подмигивали Саньке, но не насмешливо, а по-дружески. Они будто говорили ему: «Думай, думай! Шевели извилинами!» И Санька верил, что разгадает их. Оттого и настроение было у него хорошее.
Конечно, помогало еще и то, что Катя перестала «колоться». Чуть заметное предпочтение она отдавала теперь Семе. Молчаливый, всегда ровный, невозмутимый Лапочкин относился к ней как к мальчишке, только с косами и послабее. Мишук, например, приказывал Кате принести доски для обшивки траншеи, а Сема молча, но с таким видом, что ни у кого не поворачивался язык возразить ему, подзывал ее и давал работу полегче. Катя подавала ему гвозди, молоток, поддерживала доски, когда Сема приколачивал их к стоякам, врытым в дно траншеи.
Саньку не тревожила их дружба. Но стоило Грише подойти к Кате, как Санька начинал беспокойно вертеть головой.
Много в жизни непонятного!..
Катя дважды попыталась помириться с Санькой. Один раз, выбираясь из траншеи, она попросила его:
— Саша, дай руку!
Санька нарочно не услышал ее просьбу. Руку подал Гриша.
В другой раз, узнав от ребят, что Санька чертит карту, Катя подошла к нему и спросила:
— А зачем тебе эта карта?
Тут уж нельзя было сделать вид, что не слышишь, и Санька произнес:
— Подлизываешься? Не выйдет! Вот когда узнаешь, где у меня душа, — тогда и поговорим!
— Чудак! — примирительно сказала Катя. — Души у тебя нет совсем!
Санька насупился. Это прозвучало как новое оскорбление.
Катя добавила:
— Ее ни у кого нет.
В эту минуту Санька готов был отрицать все, что скажет Катя, даже самое неоспоримое.
— Нет? — переспросил он. — А вот увидишь!
И Санька отошел, насвистывая «Были сборы недолги…»
Но сборы затянулись. Знаки не торопились раскрывать свои секреты, хотя кое-что прояснилось. После долгих раздумий Санька сделал несколько правильных выводов. Если пунктир — тропа, то тропа незаметная. Только в этом случае нужны ориентиры, определяющие направление. Но ориентиры в густом лесу не видны. Значит, они находятся где-то на открытом месте, скорее всего — на болоте.
Санька рассуждал дальше. Растопыренная пятерня — знак совершенно непонятный. Нарост на дереве — тоже что-то загадочное. А само дерево не вызывало сомнений. Оно было нарисовано с ветками и даже с листиками. Такое дерево, вероятно, росло где-нибудь на болоте. Но если один из ориентиров — настоящее дерево, то и другие знаки должны быть похожими на определенные предметы.
Эти догадки требовали проверки. Потому Санька и насвистывал про сборы: он собирался побывать около болота. Разговоры о минах Санька не принимал всерьез. Прошло столько лет — какие там мины! Если они и были, то болото давно засосало их! И потом — он не полезет в болото. Он только дойдет до него и с берега посмотрит, не видно ли чего-нибудь, похожего на знаки Димы Большакова.
Ребятам Санька ничего не сказал. Он боялся, что Мишук будет против этого плана. Санька мечтал о том счастливом часе, когда он вернется с болота, соберет усачей в штабе и удивит их новыми открытиями. Пусть тогда звеньевой попробует возразить! И Катя пусть увидит, кого она обозвала трусом!
С этими мыслями и отправился Санька как-то вечером на пасеку к деду Евсею, чтобы разузнать, как пройти к болоту.
Пасечник без сетки и рукавиц стоял около улья и прикреплял к нему какую-то коробочку, похожую на школьный пенал. Занятый своим делом, старик что-то бормотал про себя.
Санька подошел совсем близко и остановился, заинтересованный странной коробочкой.
Пчелы готовились к отдыху после трудового дня и были настроены миролюбиво. Мимо Саньки они пролетали не задерживаясь, а вокруг деда Евсея делали по два-три круга.
— Лети, лети! — приговаривал старик. — Крылья-то не казенные! Отдыхайте — налетались… А я вас от воровок сохраню.
Старик помолчал, а потом спросил тем же тоном:
— Ты небось и не знаешь, что я делаю?
Санька думал, что дед Евсей продолжает разговаривать с пчелами. Но старик, не поворачиваясь, снова спросил:
— Слышь?
И опять Санька не догадался, что дед обращается к нему.
Груженная медом пчела тяжело пролетела у самого Санькиного уха. Он невольно отклонил голову.
— Не дергайся, — сказал пасечник. — Не дразни. Им спокойнее, и тебе безопасно.
Санька растерялся и, глядя на острые стариковские лопатки, оттопыривавшие рубаху, смущенно произнес:
— Добрый вечер, дедушка…
— Добрый, добрый, — ответил старик. — Отгадал, что я мастерю?
— Нет!
— Кутузку для воровок! Погляди!
