к родителям.
Царевич едет в Добертин, но следует указ государя вернуться к царице и с нею продолжить путь в Россию.
Царица ждет, ибо только 27 января 1713 года Алексей пишет письмо из Эльбинга отцу, что не застал жену и отправляется «при государыне матушке, по ея приказанию».
Он словно бы стремится освободиться от надзора, но его преследуют то указ отца, то приказание государыни-матушки быть при ней.
В феврале он прибывает с ней в Петербург. Матушка государыня в положении, ждет очередное чадо, но глаз не спускает с чада большого и чужого для нее. Почему?
Возможно, ответ на этот вопрос даст в какой-то степени рассказ датского посла Вестфалена, записанный, правда, по поводу других событий и несколько позже, но все же, на наш взгляд, освещающий истинные помыслы Екатерины Алексеевны в эти годы. Посол рассказывал, что Екатерина, собираясь следовать с Петром за границу (речь идет о событиях января 1716 года, к рассказу посла мы еще вернемся), боялась оставить в России Алексея, который, в случае смерти Петра, овладел бы престолом во вред ей и ее детям.
Можно предположить, что он ждет встречи с женой, но его чувства остужают вынужденной разлукой, или иные какие причины и виды на то были: о них судить не беремся.
Царевич принимает участие в финляндском походе государя, затем едет в Москву выполнять его поручения. Со всяким прилежанием врученные ему дела исполняя как можно скорее, Алексей Петрович в течение лета после поездки с отцом в Або наблюдает за рубкой леса в Старой Руссе и Ладоге. Лес идет на постройку кораблей.
Отец, зная, что принцесса София-Шарлотта прибыла в Россию, приказывает сыну находиться в Новгородской губернии.
XVI
Только в начале августа Алексей прибывает в Петербург, где с июня его ждет жена. Супруги живут во дворце, неподалеку от церкви Божией Матери всех скорбящих.
По прибытии царевича в новую столицу по городу из уст в уста расходится молва о враждебных отношениях между отцом и сыном. Подмечают и начинающийся разлад в семье царевича. Нельзя не согласиться с М. П. Погодиным, заметившим, что продолжительная разлука с женой (полтора года) вскоре после брака не могла не иметь вредного влияния на их отношения.
Царевич скрытен более прежнего. В переписке с друзьями используется даже «цифирная азбука».
Он коротко сходится с энергичным А. Кикиным, брат которого ранее был казначеем царевича. Новый друг — злейший враг отца (А. Кикин был близок царю, но попал в опалу).
Оппозиция Петру, возлагающая все свои тайные надежды на молодого наследника, собирается подле него. В кругу лиц, близких царевичу Алексею во время его жизни в Петербурге, мы видим также князя Василия Владимировича Долгорукого, царевну Марию Алексеевну (она держит связь с Суздалем и оказывает немалое влияние на царевича. Не упустим из виду и следующую деталь: А. Кикин, один из петербургского кружка лиц, близких Алексею, казнен будет ранее других в Москве, с лицами, проходящими по «суздальскому делу»).
Царевич старается отклонить всякое сношение с матерью, но связь все-таки была. Сестра жены учителя его Вяземского, Марья Соловцова, передаст ему от матери без всякого письма молитвенник, книжку, две чашечки под водку, четки и платок. Об этом пишет Н. Костомаров. Он же сообщает, что царевич посылал матери два раза по несколько сот рублей через царевну Марью Алексеевну.
Жена не имела на него особого влияния. У нее был свой двор, состоящий исключительно из немцев, при ней постоянно находилась ее подруга Юлиана Луиза остфрисландская, которая настраивала ее против русских и супруга.
В кругу близких лиц царевич под пьяную руку говорил с негодованием: «Вот чертовку мне жену навязали! Как к ней приду, все сердитует, не хочет со мною говорить! Все этот Головкин с детьми! Разве умру, то ему не заплачу и сыну его Александру: голове его быть на коле, и Трубецкому… Они к батюшке писали, чтоб на ней мне жениться».
Алексей советовал ей уехать от него на родину.
Пытаясь избежать отца и мачехи и их людей, Алексей, когда надо было идти на парадные обеды к государю или князю Меншикову, говорил: «Лучше бы мне на каторге быть или в лихорадке лежать, чем туда идти».
София-Шарлотта по-своему хотела сделать добро ему и направляла на путь истинный, чем вызывала еще большее его недовольство. Не могло не задевать его и то, что при дворе он и жена не пользовались особым почетом. «Екатерина и Меншиков, — пишет М. П. Погодин, — старались, кажется, причинять им много неудовольствий, огорчений и даже оскорблений. Сказалась, видно, уже вообще перемена в расположении к царевичу. По крайней мере царевич так описывал свое положение при дворе: «Отец мой и царица так обходились с моею женою, заставляя ее служить как девку, к чему она, по своему воспитанию, не привыкла; следовательно, очень огорчалась; к тому же, я и жена моя терпим всякой недостаток». М. Семевский приводит свидетельства современников, что в спальню Софии-Шарлотты протекал дождь.
К Петру I пишет она письмо о завистниках и преследователях: «Бог моя надежда на чужбине! И так всеми покинута! Он услышит мои сердечные вздохи и сократит мои страдания!» (письмо приведено М. П. Погодиным).
Алексей замкнут, сосредоточен. Раздраженный вином, позволяет очень опасные откровенности:
— Близкие к отцу люди будут сидеть на кольях. Петербург недолго будет за ними.
Ему замечали, что при таких речах и ездить к нему страшно. Перестанут навещать его.
Он отвечал:
— Я плюю на всех, здорова была бы моя чернь. Ему сочувствуют среди знати. Сочувствуют те, кто недоволен возвышением А. Меншикова: из родов князей Голицыных, Долгоруковых.
— Ты умнее отца, — говорил В. В. Долгоруков, — отец твой хотя и умен, только людей не знает, а ты умных людей будешь знать лучше.
— Пожалуй, ко мне не езди, — говорил князь Яков Долгоруков, — за мной смотрят другие, кто ко мне ездит.
К числу друзей царевич Алексей Петрович относил князя Дмитрия Голицына и Бориса Шереметева. Последний советовал ему держать при Петре «малого такого, чтобы знался с теми, которые при дворе отцове». Близким ему человеком был и Борис Куракин. Еще в Померании он спрашивал у царевича, добра ли к нему мачеха.
В Петербурге наследник российского престола прожил с августа 1713 по июнь 1714, когда врачи, подозревавшие развивающуюся чахотку, посоветовали ему ехать на лечение в Карлсбад. София-Шарлотта была огорчена этим. Она в положении, ждет ребенка. Плейру жалуется на то, что письма, отправляемые ею к цесарскому двору, не доходят; видимо, и она не получает ответа от родных. Говорит и о других огорчениях.
Судить о том, как в обществе понимали отношения между отцом и сыном, можно по изданному в 1714 году акафисту Алексею человеку Божию, на котором царевич изображен коленопреклоненным перед Петром и слагающим к ногам отца корону, державу, шпагу и ключи.
Но Петр внешне не проявляет пока неудовольствия действиями сына. И сын в письмахк отцу все еще являет свою привязанность к нему. Приведем лишь одно из них, писанное из Карлсбада 2 сентября 1714 года.
«Писмо твое государь, писанное в 29 д. июля, я третего дня здесь получил, из которого уведомился, что Вышний, по многим на земли победам, и на мори (никогда слыханною у нас) викториею, чрез ваши
