труды, проелавити изволил. И о сем, с превеликою радостию, тебя государя поздравляю, желая, дай Боже, сколко на Земли Россию победами прославил, чтоб на мори сугубо проел авити изволил».
Находясь на излечении, — царевич, как мы помним, берется за изучение Барония. В России со дня на день у него должен родиться ребенок. Беременность жены его была так же важна для друзей, как и недругов, замечает М. П. Погодин.
Сын или дочь появится на свет? Внук или внучка?
Петр незадолго до родов приставляет к Софии-Шарлотте доверенных лиц: жену Брюса и князь- игуменью Ржевскую. В напряжении царица. Ведь если у Петра родится внук, он привяжется к нему, многие надежды свои станет связывать с ним, а не с родными дочерьми (Екатерина до сих пор рожала ему одних дочерей). Она хорошо знает традиции русских и понимает, что в случае рождения мальчика ее дети (даже сын, если таковой родится), будут находиться у него в подчинении, будут его подданными. Из-за этого она так люто ненавидит невестку.
Заботит, по понятным причинам, этот вопрос и Петра.
«Я не хотел бы вас трудить, но отлучение, ради супруга вашего, моего сына, принуждает меня к тому, дабы предварить лаятельство необузданных языков, которые обыкли истину превращать в ложь… — читала София-Шарлотта в письме Петра к ней, — дабы о том некоторой анштальт учинить, о чем вам донесет господин канцлер, граф Головкин, по которому извольте неотменно учинить, дабы тем всем, ложь любящим, уста заграждены были».
Распоряжения свекра несколько задевают невестку, ей огорчительно видеть подле себя при родах чужих людей, но она выполняет все требования царя.
«По указу вашему, у Е. В., у кронпринцессы, я и Брюсова жена живем, — доносила Ржевская, — и ни на час не отступаем… И я обещаюсь, самим Богом, еже ей-ей, ни на великие миллионы не прельщусь, и рада вам служить от сердца моего, как умею».
Приведя это письмо, М. П. Погодин пишет далее в своем исследовании: «Не боялся ли он [Петр] подлога, в случае неблагополучного разрешения? Кажется, так и поняла кронпринцесса, в ответе своем именно сказавшая: «…и на ум мне не приходило намерение обмануть ваше величество и кронпринца!» Если же Петр боялся подлога, то, значит, рождение детей у сына занимало его сильно».
Им же приведено любопытное замечание М. Семевского: «Не красавец ли Левенвольд, известный своими победами над женскими сердцами, состоявший в свите Шарлотты, и пользовавшийся ее дружбою и доверием, не этот ли Левенвольд, впоследствии любимец двух императриц, Екатерины I и Анны I, не он ли возбуждал сплетни, и не его ли заподозрил в связи с невесткою Петр?»
О сложности супружеских взаимоотношений свидетельствует тот факт, что именно в то время Алексей заводит связь с Евфросиньей, полоненной крепостной девкой его учителя Вяземского. (По сообщению Голикова, Евфросинья была в услужении у Софии-Шарлотты.)
«Она (принцесса. —
12 июля у Алексея рождается дочь Наталья. Екатерина облегченно вздыхает (она сама ждет очередного ребенка и родит в сентябре дочь Маргариту). Рада София-Шарлотта, пишущая свекру шутливое письмо с обещанием выполнить со временем его пожелание родить сына (Петр поздравил Алексея и невестку с рождением первенца). Поздравила кронпринцессу и Екатерина Алексеевна.
Из последующих событий 1714 года отметим лишь одно: возвращение в декабре в Петербург царевича.
Возможно, с рождением дочери отношения между супругами уладились. Так или иначе, но вскоре принцесса вновь была беременна.
В последующем, 1715 году даже незначительные на первый взгляд события приобретают характер важнейших в описываемом нами деле.
Приглядимся к ним.
В июле секретарь князя А. Д. Меншикова Авраам (некоторые историки называют его Абрам) Веселовский направляется резидентом в Вену. О том извещает Плейер. Веселовский, как известно, станет главной фигурой во время поимки Алексея Петровича, и отправляется он из России в то время, когда Екатерина Алексеевна и София-Шарлотта на шестом месяце беременности.
Александру Кикину, по ходатайству царицы, возвращено имение. Что это? Попытка переманить Кикина на свою сторону? Чрез него влиять на царевича или получать о действиях его сведения? Мы знаем, как непримирим был к своим врагам Петр Алексеевич, и трудно представить, чтобы жена действовала без ведома его, а тем более шла бы против государя. Или же (предположим и такое) ей важно показать, что она лояльна по отношению к царевичу, злого умысла не помышляет и помогает даже его друзьям, против которых решительно настроен царь. Не исключено, что ей важно предстать такой в глазах современников и потомков. (Не отсюда ли и толкование некоторых историков, что Екатерина I во всем этом деле держала нейтралитет, никоим образом не вмешиваясь в него?)
Но рождение сына у царевича 12 октября, по свидетельству Плейера, причиняет ей великую досаду.
Перемены в отношениях явны. Год назад, когда у молодых появилась дочь Наталья, дед и бабка поспешили с поздравлениями. Была выказана (пусть внешне) радость. Теперь же — гробовое молчание. Петр болеет и с 16 октября не выходит из дворца. Екатерина Алексеевна на сносях, передвигаться трудно.
Старики и молодые словно избегают друг друга. Лишь незадолго перед кончиной кронпринцессы (она умерла 22 октября, через десять дней после родов) царь навестит ее. У постели умирающей он выслушает просьбу ее о детях и служителях. Царевича словно и нет здесь. О нем — ни слова.
О том, насколько обострена была обстановка в тот год (неприятности и огорчения постоянно преследовали царевича и его жену), как напряжены были нервы у Алексея, свидетельствует тот факт, что, вернувшись после лечения из Карлсбада, он (так серьезно готовящий себя к возможному царствованию) запил горькую. Одно время он, по рассказу Софии-Шарлотты, почти каждую ночь напивался до бесчувствия.
«…Смерти принцессы много способствовали разнородные огорчения, которые она испытывала», — запишет потом в своем донесении Плейер.
Алексей же, характеризуя то время, скажет много позже в Вене: «Отец ко мне был добр, но с тех пор, как пошли у жены моей дети, все сделалось хуже, особенно когда явилась царица и сама родила сына. Она и Меншиков постоянно возмущали против меня отца; оба они исполнены злости, не знают ни Бога, ни совести».
Читаем у Плейера: «По возвращении принцессы и по разрешении ее от бремени (вероятней всего, речь идет о первых родах. —
Значит, в обществе ходили слухи, что князь А. Д. Меншиков в случае смерти царя не желал видеть на престоле кого-либо из рода царевича. Но тогда кого же? Скорее всего, того, кто ближе всех к государю в то время, — Екатерину Алексеевну и (мысль тайная, но, увы, неисполнимая) себя. (Окончание фразы в донесении Плейера может явить собой загадку при условии, если автор, говоря о «роде царевича», не имел в виду его самого. Тогда получается, Плейер уже был убежден, что вопрос о лишении Алексея права наследования престола решен.)
«Замечали при царском дворе зависть за то, что она (София-Шарлотта. —
Предчувствуя кончину и явно желая обезопасить детей и обеспечить им будущее, крон-принцесса пишет царю письмо, благодарит его за оказанные милости и поручает ему своих детей.
Своим нежеланием говорить о тяготах и имевших место в жизни жалобах она стремится загасить пламя вражды между супругом и его мачехой.
Вызвав гофмаршала своего двора и отдав ему распоряжения, она скажет ему (барон Левенвольд запишет впоследствии):
