Барды

реального поэтического характера, то побочно тут все остальное. Кроме «чистой борьбы».

Гробанули советскую власть — миф о «счастливом поэте» вроде бы реализовался… нет, не в цикле с подобным названием, а в следующем цикле, в «Поздней свободе», открывающейся следующей автобиографической зарисовкой:

«Бросили работу. Объездили с концертами около ста городов. Лучшего времени в моей жизни не было…»

В этой зарисовке я бы выделил первую фразу: «бросили работу». Советская власть, как известно, полагала, что кто не работает, тот не ест. Выяснилось, что проблема стоит и после ликвидации советской власти. «…Распалась связь времен, стран, друзей. Заострилась проблема денег».

Ты этого хотел, Жорж Данден?

На «теме денег», так кстати заостренной, есть смысл остановиться. Именно эта тема лейтмотивом проходит через жизнеописание «счастливого поэта»:

Ах, вы деньги наши, денежки —
Да кто же вас нарисовал??!

Кто нарисовал, знают историки, а нам бы узнать вот что: почему эти нарисованные знаки играют такую роль в самосознании поэта? И именно они выявляют в нем какую-то перманентную задетость:

Не в салон и не на выставку —
Для народов и времен! —

— так продается художник, рисующий дензнаки для власти. Хорошо, он — приспособленец и мерзавец. Но настоящий-то художник в представлении Бережкова — куда должен целиться? В салон и на выставку?! Как?? А про небо кто подумает? Про бессмертную душу?

А про небо и бессмертие, — отвечает он, — это только в книжках. Это только в школе для дураков, как Саша некогда сказал. Реальный рай — это что-нибудь реальное. Петля колбасы. А если нет колбасы? Тогда — петля на шее.

Рай небесный, который видит в мечтах тихий «мышонок Аввакумчик» (кстати, почему такое имя? Протопоп покоя не дает? Прошу прощенья, это, кажется, тоже «побочный вопрос»)… так вот какой книжнику-мышонку грезится Рай:

Там плыли колбаса и сало,
Меж звезд зажглись окорока,
Там мышь летучая — летала!
Как ангел — крылья по бокам…

А здорово! Все ж там, где отрывается Бережков от побочных вопросов и вспоминает о вопросах вечных, — там не отнимешь у него ни выправки стиха, ни остроты мотива. Ради этого можно принять и «поручика», заскучавшего без «дела», и «штабс-капитана», мечтающего о «сабле наголо», то есть экзотику белой гвардии, а также экзотику белой эмиграции, раскуриваемые «трубки» и «ресторанный напор». А что русский бунт и русская давильня кончаются у Бережкова одним и тем же мотивом: «…и деньги за это получат », — так деньги же нарисованные.

Меж тем, нарисованное бывает необходимо, когда не прощупывается реальное.

Куда деваться в безвременье человеку, у которого — реальный характер бойца, бунтаря, рубаки, мамайского хана? И что он в конце концов обретет, если мечты его осуществятся?

Как что? Техасы-мокасы… Для непосвященных объясняю: это кодовые ценности доджинсовой эпохи: узкие штаны и остроносые ботинки. Да, «чуть не забыл»: еще будет нужен плащ-болонья. Но на него не хватит денег.

Мне продать бы все песни по нормальной цене,
И пускай они больше не вернутся ко мне…
Я не спел так, как думал, да и думал не так.
Мое солнце на небе — размером с пятак.

Песня — 1983 года. Еще немного — и продать можно будет все, что угодно.

А брокеры тебя обуют!
А дилеры тебя разденут!

Чем это кончится, мы уже догадываемся:

Но денег так и не дадут…

Может, все-таки по примеру книжного мышонка Аввакума вглядеться в небо? Не бывает же так, чтобы талант не искал просвета! Талант в известном смысле — это и есть поиск просвета. Поднимем же головы от мокасов!

Мой близкий небосвод! Лишь путь свой прошагав,
Узнал, что не вернуть мне мягкость тонких трав —
Первоначальное, как яблоко в раю…
Но здесь, на высоте, я слышу кровь свою.

В мире перевернутых ценностей «небо» может оказаться и под ногами. Надо только сломать гудрон, которым скована трава, первоначальная, как истина. Искушенные филологи могут усмотреть здесь очередную ироническую перекличку, ну, кажем, с Уитменом. Я склонен видеть другое. До сих пор мы вместе с Бережковым осознавали «рай» — несбыточный, обманный, лживый. Теперь перед нечто осязаемое, непреложное, данное «в ощущениях». И это — «ад».

Я — окраина Каина.
Сорняки мои предлагаемы,
Из цветков их попробуй отвар.
У хибар моих трубы отваливаются,
Но корнями взломано зло мое —