поребрика автомобиля, был такой же страшный мускулистый дикарь, который гнался за ней…
Стряхнув наваждение, она обратила внимание на широко открытые двери универмага 'Владимирский пассаж', до которых было метров пятьдесят, и бросилась туда. Ей не оставалось ничего другого, как попытаться скрыться в толпе, чтобы получить время на передышку и обдумывание дальнейших действий.
Расталкивая входивших и выходивших людей, Лина вбежала в вестибюль и, смешавшись с толпой, резко сбавила обороты. Ей нельзя было выделяться. Она ссутулилась, чтобы стать меньше ростом, взяла со стенда какой-то журнал и прикрыла им лицо, как шпион из старого фильма. Обернувшись к входу и выглядывая из-за журнала, как солдат поверх бруствера, она увидела стоящего в толпе бандита, который вертел головой и злобно шевелил губами.
Лина ссутулилась еще больше и шмыгнула в кафе-кондитерскую 'Балтийский хлеб', расположенную справа от центрального входа. Затем пулей промчалась мимо столиков и выбежала обратно на Владимирский проспект, свернула направо между домами и рванула дворами в сторону улицы Рубинштейна. Тут ей повезло. Она заметила такси, высаживавшее пассажира около паба Molly's, запрыгнула в черную 'Волгу' и велела:
- Едем на Марата.
Такси послушно тронулось с места, Лина откинулась на сиденье и облегченно вздохнула. Кажется, на этот раз она выпуталась…
Глава 12
Очередная вечеринка, посвященная братанию российского и американского криминала, была в самом разгаре.
Граф, по примеру Шервуда снявший галстук, и раскрасневшийся Желвак спели 'Черного ворона' и 'Мурку'. Шервуд, не оставшись в долгу, с гнусавым техасским акцентом исполнил песню про сбежавшего с каторги парня, который, вернувшись домой, нашел только могилы и, обидевшись, пострелял всех гадов, а потом уехал в Мексику…
Когда Граф перевел текст песни Желваку, тот помрачнел и, шмыгнув носом, сказал:
- Правильная песня. Ты, Майкл, нормальный пацан.
Шервуд, услышав свое имя, вопросительно посмотрел на Графа, и тот сказал по-английски:
- Ник говорит, что песня, которую ты исполнил, проникла в самую глубину его души.
Шервуд засмущался и по-дружески двинул Желвака в плечо.
- Спасибо, - сказал он, - но все равно ваша песня про черную птицу лучше. Прямо как про меня написана. Давайте за это выпьем!
- Легко! - ответил Граф и стал разливать водку по рюмкам.
В это время в кармане у Желвака задрожала трубка.
- Ну кто там еще, - недовольно пробормотал он. - Отдохнуть не дают…
Достав трубку, он поднес ее к уху и проскрипел: -Ну?
Потом с паузами сказал несколько фраз:
- Я сейчас занят. Что значит - очень важно? У меня все дела важные. Уверен? Ну смотри, отвечаешь. Если я решу, что не очень важно, то жопу разорву. Понял? Ладно, давай, одна нога там, другая здесь.
Закончив разговор, он посмотрел на Графа и сказал:
- Вот, звонил один крендель, Гобсек называется. Знаешь такого?
По причине общего алкогольного увеселения Желвак позволил себе некоторую фамильярность, обратившись к Графу на 'ты'.
- Слышал, - усмехнулся Граф. - Известная личность.
- Говорит, что у него есть новости для нас.
- Так и сказал - для нас?
- Именно! Я, говорит, знаю, что вы там с Графом сидите, и для вас, говорит, специальная новость есть. Сами, говорит, благодарить будете.
- Интересно, - Граф поднял бровь. - Ну и что, приедет?
- Приедет, - кивнул Желвак, - но если новость не новая, я ему…
- Жопу разорвешь, - закончил Граф, тоже демократично перешедший на 'ты'.
- Вот именно.
- Скоро он будет-то?
- Говорит, через полчаса.
- Ну и ладно, - кивнул Граф. - А мы пока водочки выпьем.
Услышав уже знакомое слово 'водочка', Шервуд оживился и, подняв рюмку, сказал:
- На здравье!
- На здравье! - засмеявшись, ответил Граф. - Подожди, брат, вот я тебя русскому языку обучу, и тогда ты будешь знать много тостов. Их у русских - знаешь сколько?
- Не знаю, но верю, - ответил Шервуд. И они снова выпили за здоровье. Шервуд по совету Графа закусил соленым груздочком, а потом сказал:
- У меня друг есть… Старый друг, ну и в бизнесе мы с ним вместе. Сам понимаешь, без друзей никак… Так он на банджо бренчит, как настоящий артист, и песни сам сочиняет. Вот он одну песню недавно сочинил, я музыки не помню, но смысл расскажу.
- Давай, Майкл, расскажи, - одобрительно улыбнулся Граф, - а мы послушаем.
- Ага. Значит, песня такая. Представляешь, по Миссисипи плывет пароход. Старый такой, с колесом позади. А в трюме этого парохода плывет парень, такой, какими мы с тобой были лет двадцать пять назад. И парень этот сидит, значит, в трюме и думает о своей жизни. Отец их бросил, когда он совсем еще пацаном был, мать-проститутка - неизвестно где, сам он ничего не умеет, только ножом махать, и нет у него ни кола ни двора. Но выходит он на пристани маленького городка с красивым названием и встречает обалденную девушку и влюбляется в нее, и она в него влюбляется, хотя он грязный, как негр, и нет у него ничего. И такая у них любовь, на полпесни, а потом он узнает, что это его сестра… А она заболела тяжело и деньги нужны на лекарство, он выходит ночью и убивает проститутку ради десяти долларов, а это оказывается его мать. Шериф его арестовал, а шериф оказывается его отец… Классная песня, правда?
- Классная, - согласился Граф. - Подожди, я ее Нику переведу.
Желвак выслушал перевод и, подняв брови, сказал:
- Так это… У нас тоже такая песня есть, и папаша там прокурор, и мать проститутка, и сестра то ли больная, то ли безногая…
- Действительно, есть, - кивнул Граф. - А о чем это говорит?
- А о чем это говорит? - повторил Желвак.
- А говорит это о том, - Граф со значением поднял палец, - что все воры света одним миром мазаны. И нужды у них одни, и страсти у них одни, и счастье с несчастьем одно на всех.
- Точно! - Желвак от чувств грохнул кулаком по столу.
Дверь тут же приотворилась, и в кабинет заглянул официант.
- Что-нибудь желаете? - с любезной улыбкой спросил он.
- Нет, ничего, - отмахнулся Граф. Потом он повернулся к Желваку и укоризненно сказал:
