вскипающих на нагревательном элементе пузырьков.
Лысый уселся на место, закурил и сказал:
– Ну давай, рассказывай.
– Значит, так, – Роман помолчал, – помнишь, я тебе говорил вчера, что Арбуз сидит под воровской стражей?
– Ну, это я и без тебя знаю.
– Хорошо. И еще я сказал, что, кроме меня, его вытащить некому.
– Сказал. Было дело, – Лысый потрогал чайник. – Холодный еще...
– Да. А главное здесь то, что Арбуз – мой лучший друг. С самой школы, с первого класса. Мне сейчас тридцать семь, и получается, что мы дружим уже тридцать лет.
– И что, ни разу не погрызлись? – иронически поинтересовался Лысый.
– Конечно, грызлись, и не раз. И до мордобоя дело доходило. Но если друзья и подерутся, то дружба от этого только крепче становится.
– Это точно, – подтвердил Лысый, – из бывших врагов всегда хорошие друзья получаются. Вот, например, враждовали мы с татарами триста лет, а кто теперь с нами дружит лучше всех – хохлы или беларусы эти долбаные, которые по всему вроде как братья нам? Хрена лысого!
Лысый усмехнулся.
– Татары – вот кто. Или взять Европу. Кто лучше всех к нам относится? Немцы! Бывшие фашисты, с которыми у нас уж такая ненависть была, что дальше ехать некуда – натуральная война. Враги! А теперь – лучшие друзья. Да-аа... Извини, что перебил. Так что там Арбуз?
Чайник закипел, и Лысый выдернул шнур из розетки.
– А что Арбуз... – Роман был несколько удивлен оригинальными рассуждениями Лысого. – Сидит Арбуз. Так вот, по тому, насчет чего на него катят, только я один могу дать полные объяснения. И тогда все обвинения с него снимут, и будет ему снова полное уважение и почет. А я тут сижу, как дурак, и фарш в пресс-хате наблюдаю...
– Точно говоришь? – Лысый достал откуда-то свечку и, накапав воском на стол, утвердил ее в стоячем положении. – Отвечаешь?
– Отвечаю, – Роман уверенно кивнул. – Уж так отвечаю, что и не знаю как. Жизнью отвечаю – этого хватит?
– Этого – точно хватит. – Лысый налил в кружки чаю. – Давай-ка чайку тресни. Горяченько го.
– Спасибо, – ответил Роман и взял со стола кружку. – Так что – сам видишь, какое тут дело...
– Вижу, – согласился Лысый, – вижу и понимаю. И верю тебе, между прочим. А моя вера тоже кое-чего стоит. В общем... Ты особо не дергайся, утро вечера мудренее. Кстати, когда там сходняк-то будет?
– В воскресенье, – ответил Роман. – А ты что – сам не знаешь?
– Ну... Я знаю, просто решил проверить – а вдруг забыл? Всякое бывает...
Роман понял, что Лысый проверяет его, и усмехнулся.
– Это так ты мне веришь? – спросил он.
– Неважно, – туманно ответил Лысый, дуя на чай. – Сегодня четверг, значит, через два дня на третий. Я, Роман, тоже ведь человек не последний, так что когда увидишь своего Арбуза, передай ему привет от Лысого и напомни, что с него ящик коньяка, проспорил он мне. Правда, меня на следующий день повязали, так что он не успел выставить проигрыш, но я помню и ему тоже напоминаю. На всякий случай.
– А на чем проспорил?
Лысый улыбнулся:
– А ты его сам спроси. Он тебе расскажет.
– Спрошу. Да вот только если я его не вытащу, то, может, и спрашивать не у кого будет.
– Я же сказал тебе: не суетись! Вечно у вас, у артистов, все с разбегу да с наскоку... Для Арбуза я кое- что все-таки могу сделать. Завтра отправлю обществу маляву, чтобы повременили с Арбузом разбираться, потому что есть, мол, важный свидетель, а без него – без тебя, стало быть, – никак правды не найти будет. Ну а там уж как выйдет.
– Хорошо бы, – вздохнул Роман, – но ведь я еще не знаю, что будет со мной.
– Это точно, – кивнул Лысый. – Ну, да утро вечера мудренее.
– Да, ты говорил...
– И сейчас говорю.
Лысый вдруг изменился в лице, затем болезненно сморщился и схватился за сердце. Выронив кружку, он облился горячим чаем, но будто и не заметил этого.
– Эй, ты что? – шепотом воскликнул Роман.
– Ливер прихватило, – прохрипел Лысый.
Он откинулся на спинку стула и сильно побледнел.
Это было видно даже в неверном свете свечи.
Роман растерялся, но в следующую секунду сообразил, что нужно делать, и, вскочив, заколотил кулаком в дверь.
– Эй, Тарасыч, давай сюда! – закричал он.
Койки заскрипели, и в камере раздались голоса:
– Чего шумишь!
– Что такое?
В коридоре послышались шаги, затем недовольный голос Тарасыча произнес:
– Что там у вас?
– Включай свет, Лысому плохо! – ответил Роман.
– Вечно вам всем то плохо, то тесно, то на горшочек... – пробормотал Тарасыч, и в камере вспыхнул свет.
Лысый, держась обеими руками за грудь, медленно сползал со стула.
– Печет, ой, как печет... – просипел он, – будто кочергу в грудь всунули...
Его подхватили и осторожно уложили на койку.
Заскрежетал замок, и на пороге показался заспанный Тарасыч.
Взглянув на Лысого опытным взглядом, он уверенно сказал:
– Так. Значит, Лысый кони двигать собрался.
– Ты чо гонишь, мусор? – возмутился один из братков.
– Я тебе не мусор, – спокойно ответил Тарасыч. – Мусора за вами по городу бегают, а у меня другое дело – за вами следить да сопли подтирать. Вот будет на моем месте молодой да борзой, посмотрю, как ты запоешь тогда.
Он нагнулся к Лысому, который, прерывисто дыша, лежал на койке с закрытыми глазами, и укоризненно произнес:
– Говорил я тебе, дураку старому, – завязывай с чифирем, а тебе как об стенку горох. Это ведь у тебя уже четыре раза было, забыл, что ли?
– Укатали сивку крутые горки, – еле слышно прошептал Лысый. – Похоже, на этот раз мне...
Он не договорил, и Роман, почувствовав, что его сердце на секунду замерло, увидел, как у Лысого медленно отвалилась челюсть.
Тарасыч огорченно покрутил головой, затем снял помятую фуражку и сказал:
– Все, крякнул Лысый. Царство ему небесное.
Перекрестившись, он снова надел фуражку и, осмотревшись, скомандовал:
– Сидите тут тихо, а я пойду вызову кого надо.
Еще раз посмотрев на неподвижного Лысого, он вздохнул и вышел из камеры.
Лязгнул замок, и в наступившей тишине были слышны только удаляющиеся шаги старого надзирателя, который видел на своем веку столько смертей, что еще одна никак не могла испортить ему настроение.
– Ты ж мене пидманула... – донеслось из коридора.
Роман, так и не уснувший в эту ночь, лежал на спине и неподвижным взглядом смотрел в грязный потолок. Не спали и другие обитатели камеры. После того как четверо вертухаев, проклиная Лысого,
