одной стороны, показался бы дону Хуану абсолютно надежным и выгодным, а с другой – позволил бы мне так же абсолютно надежно уничтожить его. Это было не просто, и полтора часа напряженных размышлений пролетели, как несколько минут.
Когда раздался уже третий за сегодняшний день стук в дверь, я вздрогнул и, встав с кресла, сказал:
– Войдите.
На пороге стоял Педро.
Наверное, он совсем не любил шевелить языком, потому что, бросив на стол плотный серый конверт, подмигнул мне и, так и не сказав ни слова, ушел.
В конверте оказалось почти то же самое, что лежало в моем бумажнике.
Такие же американские права на имя Майкла Боткина, но с другой фотографией, и такая же карточка социального страхования. Сравнив то, что я уже имел, с тем, что принес Педро, я убедился, что номера документов разные, а значит – это не простая копия, только с другим лицом на фотографии.
Кончита, между прочим, сказала, что на этот раз у меня будет немецкая ксива… Надо бы поговорить с ней об этом. Но – потом. А сейчас нужно было быстро сваливать из номера, пока она не вернулась и не сбила меня с делового настроя.
Сунув новые документы в бумажник, я завернул старые в полиэтиленовый мешочек, добавив туда для веса небольшую бронзовую пепельницу. Потом, зайдя в ванную, я отыскал в аптечке лейкопластырь и крепко обмотал им сверток. Положив его в карман, я вышел из номера и пошел вниз пешком, чтобы не напороться в лифте на Кончиту.
Выйдя на улицу, я нацепил черные очки и, повернув налево, направился к Эльбе, чтобы бросить в ее мутные воды маленький увесистый пакет. Говорят, все тайное обязательно становится явным, но если кто-нибудь и найдет лет этак через двести на дне реки мои поддельные документы, пусть попробует найти меня.
Посмеемся вместе.
В банке все прошло гладко.
Кельнер… Тьфу, черт, так и тянет на пивную терминологию!
Не кельнер, конечно – клерк, а точнее – менеджер внимательно посмотрел на бумажку с цифрами, которую я сунул ему под нос, потом так же внимательно посмотрел на меня, любезно улыбнулся и проводил меня в закрома.
Оставшись наедине с полированным металлическим ящичком, я открыл его и подумал, что если бы кто-нибудь взял отсюда пару десятков камней, я бы этого и не заметил. Наверное, профессиональные финансовые воротилы не одобрили бы такого отношения к богатству, но мне было наплевать на их мнение. Поэтому я, не считая, загреб полную горсть бриллиантов и по-простому высыпал их в карман джинсов.
Задвинув шкатулку на место, я нажал кнопку и через несколько секунд в хранилище вошел менеджер. Наверное, он ждал за дверью.
Поблагодарив его за внимание, я вышел из банка и, поймав такси, поехал в отель «Бисмарк». Там я зарегистрировался как простой и честный русский американец Майкл Боткин и снял скромный номер на третьем этаже.
Одна кровать, одна ванная, один телевизор – всего по одному.
И я – один.
Хорошо!
Найдя в холодильнике пиво, я открыл бутылку и, сделав хороший глоток, завалился с ногами на кровать. Одиночество – приятная вещь. И неизвестно еще, что хуже – не иметь возможности перекинуться с кем-нибудь словом или не иметь возможности остаться наедине с собой.
Во! Другое дело!
Золотой мальчик Оскар де ла Хойя изящно переигрывал какого-то свирепого мексиканского бойца. Непринужденно передвигаясь по рингу, он уворачивался от яростных ударов противника, а сам тем временем успевал зацепить его то по голове, то по туловищу. Молодец!
Лежа на кровати с бутылкой пива в руке и следя за боксерами, я вдруг понял, как мне надоела эта латиноамериканская шлюха. Даже если не сравнивать ее с Ритой, даже если бы Риты вообще не было в моей жизни, все равно – Кончите не место рядом со мной. К чертям собачьим таких баб, у которых в голове нет ничего, кроме секса, денег и революционного терроризма.
И тут же у меня в голове созрел план дальнейших действий.
Сейчас я возвращаюсь к Кончите в отель и объявляю, что она свободна.
И пусть только вякнет!
Тогда я покажу ей, кто тут хозяин. А она, если угодно, может идти к своему папаше-любовничку и жаловаться ему на русского Знахаря, который послал ее на хрен. Этот Альвец и так- то был для меня никто, а теперь, когда Сам Великий Наркоимператор наделил меня властью, место ему – под никарагуанской лавкой.
А Кончита…
Ну, дам я ей еще один миллион, чтоб она угомонилась. И все дела.
В таком бодром и решительном настроении я покинул отель «Бисмарк» и поехал к Кончите. Но когда я без стука вошел в ее номер и проследовал прямо в спальню, потому что где ей еще быть, как не в спальне, то мое настроение резко изменилось.
Кончита лежала поперек растерзанной кровати, уставившись в потолок неподвижными открытыми глазами, и из ее груди торчала рукоятка ножа.
Точнее – не ножа, а узкого и длинного стилета.
Лезвие попало точно в сердце, поэтому крови вытекло совсем немного – всего лишь короткая черная струйка, которая уже начала засыхать.
Над изголовьем кровати, на стене, красовалось изображение какого-то цветка, сделанное губной помадой, и я почему-то стал судорожно вспоминать, что же это за цветок. В его очертаниях было что-то знакомое.
Но ситуация не предполагала разгадывания шарад и ребусов, поэтому я сходил в ванную, намочил полотенце и стал скрупулезно протирать все места, где за эти два дня могли остаться мои отпечатки пальцев. Это была кропотливая, но тупая работа. Моя голова оставалась сво- боднной и, тщательно протирая подлокотники кресел, косяки и ручки дверей, столы и прочие места, к которым я мог прикасаться, я не переставал думать об изображении, находившемся над кроватью.
И додумался-таки!
Жирными росчерками темнобордовой помады на стене германской опочивальни была изображена маргаритка.
Конечно же, маргаритка!
А значит…
Я бросил мокрое полотенце на стол и, закурив, уселся в кресло, которое только что протер. Интересно, Маргарита убила ее из ревности или для того, чтобы подставить меня?
Вот это было настоящей загадкой.
