запоздала», — пишет Мосолов. После отречения Государь собирался поехать на фронт чтобы «сражаться за свою родину», как он говорил; но он тут же понял, что ему не позволят уехать.
Он часто делал удивительные вещи. В начале своего правления он предложил всем мировым державам объединиться, собрать конференцию и положить конец войнам (об этом речь впереди). С началом мировой войны Государь запретил продажу всех спиртных напитков, потом постепенно увеличивал срок этого запрета. Он говорил, что решил навсегда запретить в России казенную продажу водки.
Государь был очень религиозен. Он мечтал восстановить патриаршество и предлагал Синоду это сделать. «С 1896 г. по 1916 г., т. е. за двадцать лет царствования Императора Николая II, Русская Православная Церковь обогатилась большим числом новых святых и новых церковных торжеств, чем за весь XIX век», — пишет Алферьев. По его же словам, за это время было открыто 211 монастырей и 7546 церквей. Один человек издевательски сказал о Николае II, что Он «сложностям зарождающегося парламентаризма противопоставил молитву», но это была правда. «Когда дела идут плохо, он, вместо того, чтобы так или иначе на это реагировать, внушает себе, что так хотел Бог, и предается воле Божьей!» — ужасалась Великая княгиня Мария Павловна. «Ну, Бог даст…» — начал однажды Государь в ответ на жалобы Родзянки. «Бог ничего не даст», — перебил Его Родзянко. В длительной аудиенции автор «Истории России» Павлов доказывал Государю, что Россию ждут еще многие перипетии. Государь отвечал ему двумя словами: «Бог милостив». В Спале в 1912 г., когда на выздоровление Наследника почти не оставалось надежды, Государь на вопросы о состоянии своего сына отвечал: «надеемся на Бога». У Государя это было не речевое клише, а искреннее выражение Его мыслей. Именно так Он и думал. Сазонов говорит: «Глядя на него у церковных служб, во время которых он никогда не поворачивал головы, я не мог отделаться от мысли, что так молятся люди, изверившиеся в помощи людской и мало надеющиеся на собственные силы, а ждущие указаний и помощи только свыше».
По замечанию ген. П. Г. Курлова, эпитет «Кровавого» обычно дается Николаю II за Ходынку, за Кровавое воскресенье, русско-японскую или Первую мировую войны и за смертные казни после 1905 г. И всякий раз напрасно. Винить Государя во всех этих несчастьях может только незнакомый с фактическими обстоятельствами или же изначально настроенный против него человек. Николай II не только ничуть не был виноват ни в чем из того, что ему приписывают, но еще и сделал для России много такого, за что заслуживает совсем другой славы.
Ходынку, с которой началось его царствование, очень глупо ставить ему в вину. Давка перед народным гуляньем, с очень большим числом жертв (1389 человек по официальным данным), произошла по недосмотру местных властей, которые чрезвычайно неудачно выбрали поле (оно использовалось для тренировок саперного батальона), да еще не прислали вовремя полиции. Московский обер-полицмейстер Власовский выехал на место происшествия только через три часа после того, как ему было доложено о начале катастрофы. Конечно же, и Власовский, и генерал-губернатор Великий князь Сергей Александрович не могли не предполагать возможность давки. При коронации Александра III, как говорит Суворин, «в одной из церквей народ повалил престол, и священник должен был спасаться в амбразуре окна в алтаре». Устроители гуляний, несомненно, думали, как предотвратить возможные неприятности, но как-то криво. На следствии выяснилось, что ямы на Ходынском поле, которые и были причиной несчастья, не зарывали намеренно, чтобы они сдерживали народ. Император, по словам А. П. Извольского, «был опечален и первой его реакцией было желание прекратить празднества и удалиться в один из монастырей в окрестностях Москвы». Вопрос о том, отменить ли празднества, был действительно сложным. С одной стороны, вполне естественное желание Императора прекратить веселье, с другой — не менее серьезное соображение, что нельзя лишать праздника сотни тысяч пришедших издалека на коронацию человек, многие из которых и не знали еще о катастрофе. Государь не остановил празднование. Когда в тот же день он приехал на Ходынку, там уже не было никаких следов катастрофы, между каруселями толпилась публика. По словам С. Ю. Витте, на лице Государя в это время было болезненное выражение. Тем же вечером, 18 мая, Государь был на балу, в чем его всегда особенно обвиняют, потому что не понимают, зачем он туда поехал. Мало кто теперь вспоминает, что на следующий день, 19 мая, был назначен другой бал, и он был отменен. Нетрудно догадаться, отчего такое странное расписание, если учесть, что первый бал был у французского посла, а второй у австрийского. Государь поехал именно к французскому послу по вполне политической причине: чтобы не испортить с большим трудом налаженные отношения с Францией. Этот такой непохожий на него поступок был, конечно же, не Им придуман, а настойчиво посоветован окружением.
«…По-видимому, Государю дали дурные советы», — говорит Витте, а Суворин передает чрезвычайно правдоподобный слух, что «императрица Мария Федоровна говорила Государю, что он может ехать на французский бал, но чтобы не оставался там более получаса. Но великие князья Владимир и Сергей уговорили его остаться, говоря, что это — сентиментальность, что тут-то и надо показать самодержавную власть». Пока Государь был еще довольно молодым человеком, он часто следовал советам великих князей, которые были куда старше. (К счастью, этот период тянулся недолго. К концу. его царствования почти все великие князья были в оппозиции). Однако все, что он мог сделать для пострадавших, он сделал: было начато расследование, отстранен Вла-совский, выданы пособия пострадавшим семьям (пособия им выдавались в течение 23 лет царствования Николая II); 19 мая Императорская чета присутствовала на панихиде по погибшим и объехала несколько больниц, где находились раненые.
«Кто начал царствовать Ходынкой, тот кончит, став на эшафот», — предсказал Бальмонт, но это мнение было тогда характерно только для интеллигенции. «Много раз, — пишет А. А. Волков, — мне приходилось читать и слышать, что народ будто бы усматривал в Ходынской катастрофе предзнаменование несчастливых дней будущего царствования Императора Николая II. По совести могу сказать, что тогда этих толков я не слыхал. По-видимому, как часто бывает, такое толкование Ходынскому происшествию дано было значительно позже, так сказать, задним числом. У нас ведь вообще любят в катастрофических событиях усматривать скрытый, таинственный смысл».
12 августа 1889 г. Николай II обратился ко всем мировым державам с нотой, в которой предлагал «положить предел вооружениям и изыскать средства предупредить угрожающие всему миру несчастия». Результатом была гаагская конференция. Собрание уполномоченных от всех европейских стран, четырех азиатских и двух американских решило запретить использование удушливых газов, разрывных пуль и некоторых других средств. Помимо этого, был учрежден Международный третейский суд, который действует до сих пор. Мысль о международной конференции пришла в голову Николаю II за 20 лет до создания Лиги Наций и за 50 лет до ООН. Как пишет Е. Е. Алферьев, в здании Секретариата ООН в Нью-Йорке на первом этаже выставлена грамота с подписью Николая II, призывающая все государства принять участие в Гаагской конференции (и Алферьеву стоит верить, потому что именно в Нью-Йорке его книга и издана).
«Странно, — замечает тот же Курлов, — и только для пристрастного человека возможно обвинение Государя в желании пойти на кровопролитную войну после предложения Им Европе всеобщего мира на Гаагской конференции».
В русско-японской войне Государя и вовсе обвинять бессмысленно. В ночь на 27 января 1904 г. японские корабли первые напали на русскую эскадру в Порт-Артуре, после чего России оставалось только защищаться. В дневнике Государя говорится: «Получил от Алексеева телеграмму с известием, что этой ночью японские миноносцы произвели атаку на стоявших на рейде «Цесаревича», «Палладу» и т. д. и причинили пробоины. Это без объявления войны?! Да будет Бог нам в помощь!». Ответственность за эту войну, если только существует ответственность за войны, скорее уж можно было бы возложить на германского императора Вильгельма II, который с завидным упорством натравливал Японию на Россию до самой войны. За военные неудачи в ответе не Государь, а разве что главнокомандующий ген. А. Н. Куропаткин — вел войну именно он. Государь писал Императрице Марии Федоровне: «Меня по временам сильно мучает совесть, что я сижу здесь, а не нахожусь там, чтобы делить страдания, лишения и трудности похода вместе с армией. Вчера я спросил д. Алексея, что он думает? Он мне ответил, что не находит мое присутствие там нужным в эту войну». «Эта война» с маленькой Японией всей Россией считалась чем-то несущественным, и это, несомненно, одна из причин неудачи. «А здесь оставаться в такое время, по-моему, гораздо тяжелее», — пишет Государь. «В интересах почти что колониальной войны, ради сражений, протекающих где-то в Китае, в двадцати днях железнодорожной езды от столицы, царь стремился отбыть на фронт», — говорит А. А. Мосолов.
К лету 1905 г. положение было следующее: в результате нескольких серьезных поражений (Ляоян 16.08.1904, Мукден 25.02.1905), общие потери русской армии составили 400 тыс. чел., русский флот был
