этому нам дается возможность восхождения к лучшему; и это оставалось поистине непознаваемой и от вечности скрытой тайной для св. ангелов и для людей и для самих пророков духовидцев'[2117]. В беседе 19-й: 'Один Он воскресив Себя на третий день, не возвратился снова в землю, но вознес на небо наше смешение и, как богопричастное сделал его сопрестольным Отцу'[2118]. В беседе 21-й: 'Слово Божие, ипостасно соединив с Собою наше естество… и очистив его чудесным и неприступным огнем Своего Божества от всякого страстного расположения, соделало его богопричастным и как бы раскаленным[2119]. И несколько дальше: 'Господь… вознесся во славе и вошел в Нерукотворенную Святая Святых и сел одесную величества на небесах, сделав тело, как богопричастное сопрестольным Отцу'[2120]. В 42-й беседе: 'Господь прикоснулся к одру (сына Наинской вдовы), чтобы показать, что Его собственное тело, как богопричастное, имеет животворящую силу, и сказал: 'юноша! тебе говорю, встань'[2121] .
Из приведенных ссылок явствует, что термин όμόθεος употребляется Паламою в его христолсгическом значении, применительно к человеческой природе Христа. В силу своего обóжения это естество возносится Спасителем на престол горней славы. Палама подчеркивает, что плоть Спасителя стала богопричастною не только после вознесения на небо, но и в течение земной жизни, как им говорится в чуде воскресения Наинского юноши.
Из сказанного ясно, что это естество могло стать обóженным только потому, что к этому оно было от вечности предрасположено и предназначено. В плане творения в мире божественных логосов о мире и человеке нашему естеству дано и предуказано быть плотскою одеждою Спасителя. Богопричастным по своему замыслу наше естество было, следовательно, еще в предвечном Совете Божием.
Это слово можно переводить на русский только как 'богопричастный', но никак не 'равнобожественный', по аналогии с 'единосущный' όμοούσιος 'Равнобожественный' можно допустить только в словах псевдо-Дионисия и св. Максима Исповедника, где говорится о 'равнобожественной Троице'. Если же так же переводить это слово и в его христологическом применении, то мы ему придадим расширительный смысл, на что нас никак не уполномачивает самый смысл рассматриваемых текстов. Если бы это слово в самом деле толковать как 'равнобожественный', то естеству человеческому, или плоти Спасителя было бы придано единосущное Богу значение.
Отцы, нами цитированные говорят о богопричастности плоти Христовой. Из этого следует, что наше естество было от вечности к этой богопричастности предназначено, почему и можно говорить о вечном богочеловечестве. Но из этого ни в коем случае нельзя сделать вывода о единосущности человеческой природы природе божественной, что, однако, имело место в истории догмы. Св. Афанасий в 'Послании к Эпиктету, епископу Коринфскому' обличает именно тех, кто думал, что 'тело, рожденное от Марии единосущно Божеству Слова'. Это значило бы, что (§ 2) 'само Божество, Единосущное Отцу, было обрезано, и из совершенного стало несовершенным'. 'Само Слово не изменилось в плоть, – говорит св. Афанасий, – но явилось во плоти'. 'Для человеческого тела (§ 9) произошло великое присовокупление от общения и соединения с ним Слова. Ибо из смертного оно стало бессмертным; будучи душевным стало духовным: быв от земли, прошло небесными вратами'. 'Тело (§ 10), будучи храмом Слова, исполнено было Божества'[2122]. Те же мысли в опровержение неправильно понятого 'небесного человечества' Христа находим и у св. Григория Богослова в его послании III к пресвитеру Кледонию (против Аполлинария первое)[2123] .
В заключение как настоящей главы, так и всей нашей работы напомним еще, что человек не есть только факт этого эмпирического мира, но и имеющая быть осуществленной идея, имеющий раскрыться замысел Божий о лучшем из Его созданий. Словом Божиим творится этот мир. Бог произносит Свое Слово 'да будет' и возникают одни за другими части и циклы этой вселенной. Бог, Св. Троица, увенчивая это мироздание, произносит свое зиждительное Слово 'и сотворим человека'. И на это повеление быть человек призван привести в исполнение это задание, раскрыть этот замысел, осуществить от вечности предсуществовавшую идею. На зиждительное Слово человек должен отозваться, Бог ждет этого ответа человеческого. Человек потому-то и ответствен, что ему как словесному и разумному существу надлежит ответить Богу, ответить всем своим бытием, всей полнотою своей человечности. И благодаря вочеловечению Слова, Его добровольному ограничению Самого Себя, благодаря, скажем словами о. Павла Флоренского, идее о смирении Божием, о самоумалении Божием, 'эта идея впервые дала почву для признания твари самостоятельною и потому нравственно-ответственною за себя перед Богом'[2124]. Иными словами, поэтому верно отмечает Эмиль Бруннер в лучшем произведении, какое дала западная мысль по христианской антропологии за последнее время, 'Der Mensch ist das 'theo-logische' Wesen, die Kreatur, deren Eigentümliches das Sein-im-Wort-Gottes ist'.
'Человек во всем, что он есть, что он делает, говорит и думает, дает ответ на зиждительное слово… и он не только дает ответ, но и сам есть этот ответ. Человеческое бытие поэтому, в отличие от всякого иного бытия, есть бытие ответственное'[2125].
Человек ответственен пред Богом в исполнении и раскрытии того замысла, который Богом изволен от вечности. Человек, как это 'бого-словесное' существо призван жить и ответить на это слово о бытии. Свою задачу он призван исполнить творчески, т. е. разумно и свободно. Призван творить в области нравственной, духовней, интеллектуальной, эстетической. Призван встать и идти по тому пути, который указан ему Богочеловеком, сказавшим о Себе Самом: 'Аз есмь Путь, Истина и Жизнь'.
Куда ведет этот путь?
Ответить можно одним словом: к обóжению.
Или скажем предсмертными словами самого св. Григория Паламы: 'в горняя… в горняя… к СВЕТУ'.
Примечания
[93]
L. Bloy, 'Le revelateur du Globe', Paris, 1929, tome II, p. 192.
[94]
Работы Stein'a 'Studien über die Hesychasten des XIV Jahrh'. 1873, мы не имели в руках и цитируем его мнение по упоминаемой ниже статье проф. Г. Острогорского.
[95]
'Южные славяне и Византия во второй четверти XIV в.'. СПб., 1882, вып. II, стр. 225.
