'Слезы, ударение себя по голове во время молитвы и падение ниц с горячностью пробуждают в сердце горячность сладости'[235].
О той же теплоте около сердца говорит Иоанн Лествичник[236] и св. Илия Екдик[237]. И у св. Макария Великого читаем о свете, обожествляющем душу'[238].
Кроме этих свидетельств из святоотеческой и аскетической письменности не следует забывать и нашего литургического богословия. Церковь постоянно молится о духовном просвещении верных. Так, в сорокодневной молитве родильнице читается в отношении к младенцу: '…яко Ты привел еси e и показал еси ему свет чувственный, да и умного сподобится света'. 'Умного', т. е. умопостигаемого. Чинопоследование крещения неоднократно в себе содержит моление о просвещении крещаемого; в молитве на 8-й день по крещении сказано: 'Сам, Владыко, Господи просвещение лица Твоего в сердце его озаряти выну благоволи…' И все это потому, что 'есть другой свет, который, по противоположности с первым (т. е. физическим) и по характеру среды, где он обнаруживается, может быть назван внутренним, духовным. Этот свет столь же реален, так же важен для жизни духовной, сколь и как реален и важен первый в мире физическом, для жизни органической. Лишь при наличии этого света становится доступным озерцание предметов и красоты духовного мира. Только при условии 'внутреннего' освещения в той или другой степени возможен правильный рост, цветение и плодоношение души', – так написано в одной очень трезвой, церковной, умной и в духе святоотеческой мистики статье А. Туберовского[239]. Автор основывается на учении преп. Макария Великого, св. Григория Богослова, пр. Симеона и др. аскетических и мистических писателей Православия. Все его патриотические ссылки приводятся в подтверждение евангельских текстов Мф. VII, 22–23 и Лк. XI, 33– 36.
Надо помнить, что Бог называется Церковью светом: 'Христе Свете истинный, просвещаяй освещаяй всякого человека, грядущего, в мир, да знаемнается на нас свет лица Твоего, да в нем узрим свет неприступный' (молитва 1-го часа). Богородицу мы именуем 'Материю света'. Вся архитектоника наших вечерни и утрени (т. наз. 'всенощная') представляет собою прославление Божества-Света в иерархической постепенности от гимна 'Свете тихий', через ряд светлых гимнов (5-я песнь канона в память пр. Исайи, гимн в честь 'Богородицы и Матери Света', через светилен, возглас 'Слава Тебе, показавшему нам свет') к этой молитве 'Христе Свете Истинный'. 'Последование недельной полунощницы с ее троичными канонами (творение пр. Григория Синаита), прославляет тот же Божественный, неприступный, Триипостасный Свет и 'лучезарные его молнии'. Троица – 'светоначальна', и помогает нам грешным в 'световидном покаянии', – как сказано в молитве Марка монаха на недельной полунощнице. В самом чуде Пятидесятницы Св. Дух сошел в виде огненных языков. Палама[240] настаивает на этом 'в виде', 'чтобы кто-нибудь не думал об этом огне, как чувственном и вещественном'. Но все же это был вполне реальный свет, хотя бы и не вещественный, ибо 'Свет Отец, Свет Слово, Свет и Св. Дух, иже в языцех огненных апостолам послася' (светилен Пятидесятницы).
Все это, конечно, исключает какое бы то ни было физическое, чувственное восприятие Божества, как свет, явление оптики. Об этом говорить много не приходится. Но, с другой стороны, здесь совершенно неуместно предполагать в этих словах только поэтические фигуры, художественные образы, сравнения, гиперболы, метафоры и пр. Божество вечное, невидимое, непостижимое обращено к людям и миру Своей другой, умопостигаемой жизнью, Своими энергиями, несозданными же, невещественными, не-физическим светом, но все же светом умным, духовным, вечным и совершенно реальным. Это и является тем светом, что в нас, о котором было говорено выше. Это, конечно, не область оптики и эмпирии, но подлинная жизнь мистики.
Что это наименование Бога 'Светом' не надо понимать метафорически, поясняет пр. Макарий Великий: 'Свет, облиставший Павла, которым он был восхищен до третьего неба и стал слышателем неизглаголанных тайн, был не какое-либо просвещение мыслей и видение, но ипостасное озарение души силою Св. Духа'[241]. Отсюда и такой вывод: 'Как тело Господа, когда Он взошел на гору, прославилось и преобразилось в божественную славу и в бесконечный свет, так и тела святых прославляются и делаются блистающимися… Еще и ныне святые своим умом причащаются от Христовой сущности и Христова естества'[242].
В противоположность этому, начиная от апостольских писаний (посл. ап. Петра и Иуды) и через всю житийную, аскетическую и мистическую литературу царство диавола представляется нам, как мрак, как тьма, как внешняя 'кромешняя' тьма. Это, однако, не мешает диаволу и ангелам его прельщать световидными видениями нетвердых подвижников благочестия.
Церковь задолго до исихастских споров, на всем протяжении своего опыта мистики вынашивала это учение о возможности причастия божественного света, о возможности реального просвещения, или, точнее, просветленности человеческой природы и реального же, но сверхчувственного, ощущения света.
В 'Лавсаике' повествуется о видениях света, как искушениях демонской силы[243].
Все это подтверждает, что чудо Преображения на Фаворе не есть только единичный факт библейской истории, но подлинная духовная реальность, испытываемая подвижниками, по пути их духовного возрастания. Оговориться надо: как не всех учеников Спаситель взял с Собою на 'гору высокую', но только избранных, 'лучших', так и мистическое видение света и ощущение тепла не есть достояние всякого человека, но только наиболее мистического и духовно одаренного. Дается оно, по слову Ареопагитиков, 'по аналогии', по соответствию с духовным ростом каждого. Исихасты ничего не 'выдумали'; они следовали путем православного подвижничества. (Следует заметить, что и в мистической литературе Запада не мало можно найти примеров того же, хотя путь мистический на Западе существенно отличается от нашего). И в наши дни опытно познают то же люди, достигшие тех же вершин: преп. Серафим в беседе с Мотовиловым, преосв. Феофан Затворник[244] .
В своей критике и недоверии к подлинности мистического опыта исихазма его недруги хотят представить основателем исихастского движения на Афоне св. Григория Синаита, подвижника XIV в. В нем же видят изобретателя 'умной молитвы'[245]. Кроме того, что сказано было ранее, следует заметить следующее. Мы знаем, с каким ожесточением набросились на афонских исихастов Варлаам, Григора и Акиндин, и как много обвинений они высказали против св. Григория Паламы. Его имя не сходит с уст современников и с соборных актов. Но если бы основателем исихазма был бы преп. Григорий Синаит, то почему же ни в одном из томосов синодальных или святогорском не упомянуто ни разу его имя? Естественно было бы нападать на него, как на новатора. Но дело в том, что исихия и умная молитва не были новшеством для XIV в. Да и сам Палама, перечисляя своих духовных наставников, учителей исихазма и молитвы, назвал много имен, но св. Григория Синаита не упомянул ни разу[246].
Надо признаться, что в среде самих латинских критиков умной молитвы нет единомыслия по поводу времени происхождения исихазма. Если Bois возводит ее истоки к св. Григорию Синаиту, то M. Jugie в более позднем исследовании[247], называя, конечно, исихазм '(механическим процессом, употреблявшимся афонскими монахами' и 'практикой со следами мессалианства', приходит все же к заключению, что исихазм гораздо более раннего происхождения, чем обыкновенно думают. Он перечисляет четыре источника этого метода молитвы, ему известные: а) указания преп. Симеона Нового Богослова; б) так наз. им 'псевдо-Хризостом', т. е. документ в одной Ватиканской рукописи (№ 658), относящийся к XIII в. (?), но надписанный именем Златоуста; в) метод монаха Никифора XII–XIII вв. и г) наконец, указания св. Григория Синаита.
Другой авторитетный историк мистики среди латинян, I. Hausherr возводит умную молитву к блаж. Диадоху, еп. Фотики Эпирского, т. е. к V веку[248].
Если преп. Григорий Синаит и говорит об угасании созерцательной молитвы на Афоне к XIV в.[249], то это еще не значит, что он ее изобретатель. Он мог только обновить затухающее пламя и напомнить забытые традиции.
Критики восточных методов духовной жизни стараются объяснить явление исихазма и др. существованием якобы различных 'течений' духовной жизни в восточной аскетике. Но это не приводит к
