спасение людей, и одною волею разрушить владычество смерти, и совершенно потребить источник смерти – нечестие… Но Он восхотел показать не могущество Свое, но правду промышления'[1613]. Сам Палама, развивая последнюю мысль блаж. еп. Кирского, посвящает ей целую беседу, сказанную в Великую Субботу (бес. 16-я).
Воплощение предполагает такую чистоту и совершенное превосходство плоти, которое бы позволило ей стать сосудом, храмом Божества. Человеческое тело должно быть к этому способно и предназначено. Если бы оно было этого недостойно, то воплощение не смогло бы совершиться. 'Бог воспринимает человеческое естество, чтобы показать, что оно настолько свободно от греха и настолько чисто, что может быть соединено с Ним по Ипостаси и нераздельно пребывает с Ним в вечности'[1614].
'Сын Божий стал человеком… чтобы показать, что естество человеческое, в отличие от всех тварей, создано по образу Божию, что оно настолько сродно Богу, что может с Ним соединиться в одной Ипостаси'[1615]. 'Господь дает Самого Себя и делает уверовавших сосудами, способными принять Его Божество'[1616]. 'Бог украсил наше естество, как Свою будущую оболочку, в которую Он восхотел облечься'[1617]. 'Так оправдывается человеческое естество, ибо оно само по себе не зло. Оправдывается и Бог, так как Он не виновник и не творец никакого зла' [1618].
Спасение нужно было совершить поэтому не насилием над природою, а прежде всего, праведностью, правдою[1619]. Человеческому роду нужно было воспитательное водительство Ветхого Закона. Вспомним, что и для апостола Павла Закон был детоводителем, 'педагогом' к пришествию Христа (Гал. II, 24). Человеку нужно было испытать на себе божественный гнев, т. е. оставление Богом. Следовательно нужно было и примирить Бога с родом человеческим. 'Иного освобождения от этого рабства не было. Итак нужна была жертва Всевышнего Отца, жертва примиряющая и освящающая нас, оскверненных причастием ко греху. Нужна была жертва чистая и очищающая, но и священник был нужен чистый и безгрешный'[1620] . Отсюда – Крест и Голгофская жертва. Прообраз ее Палама видит еще в Ветхом Завете. Это мысль также не новая: ее находим уже у псевдо-Варнавы (главы XI–XII). Таким прообразом Голгофы для Паламы является Исаак, принесенный в жертву[1621], что было особенно распространено среди западных отцов[1622]. Крестообразное возложение рук на Манасию и Ефрема (Быт. XLVIII, 13–20) тоже представляется таким прообразом[1623]. Тут Палама следует за преп. Нилом Синайским[1624] и нашим литургическим богословием[1625]. Крестообразно поднятые руки Моисея против Амалика также прообразуют спасение посредством креста[1626], что находим и у св. Григория Богослова. То же Палама видит и в действиях Иисуса Навина (X, 12–13) при остановке солнца над Гаваоном. Хотя в Библии ничего не сказано о крестообразном поднятии рук, но, по-видимому, и это заимствовано из литургического предания[1627].
Таким образом, 'Единый безгрешный Сын и Слово Божие становится сыном человеческим; по Божеству неизменный, по человечеству беспорочный'[1628] искупает род людской.
'Христос оправдал нас каждого ипостасно и возвратил к послушанию Небесному Отцу; а самое естество, которое Он принял от нас, Он обновил, показал его Отцу освященным и оправданным послушанием во всем… Он делает наше естество во всем послушным Отцу, исцеляет в нем наше непослушание и изменяет в нем проклятие на благословение, ибо, как все наше естество было в Адаме, так оно все и во Христе; и как все принявшие бытие от земного Адама, возвратились в землю и, о ужас! устремились в ад, так и через Небесного Адама, согласно Апостолу (1 Коринф. XV, 48–49) все мы призваны на небо и удостоены небесной славы'[1629].
В объяснения самого искупления Палама пользуется мыслью св. Григория Нисского[1630] о теле Христовом, как приманке, на которую накинулся диавол, проглотил ее и этим был обманут. 'Слово… восприняло плоть и богомудро приманило ею и поймало на кресте началозлобного змия, и освободило порабощенный им весь род человеческий'[1631]. Надо было 'победить победителя и лерехитрить обманушего'[1632]. Надо было бы, чтобы 'обманщик был праведно обманут'[1633]. Кроме, как у св. Григория Нисского, эту же мысль находим и в литургическом богословии: 'Плотию обложся якоже на удице льщения, божественною Твоею силою змия низвлек еси возводя вопиющие: Боже, благословен еси'[1634].
В искупительный подвиг входит не одно только голгофское жертвоприношение. Одними крестными страданиями дело Спасителя не ограничивается. Господу надо было ради нашего спасения воскреснуть, при чем Его воскресение совсем особого характера по сравнению с до Него бывшими случаями воскресения. Все ветхо- и ново-заветные случаи воскрешения мертвых не освобождали их от смерти во второй раз. А по воскресении Христа, Самого Себя воскресившего, а не кем-то другим, смерть уже над ним не господствует[1635]. И что самое важное, Господь дарует и нам возможность того же воскресения, причем 'мы нуждались в воскресении не только души, но и тела, и в этом же нуждались и следующие по времени поколения. Следовательно, нужно было не только даровать, но и удостоверить нам наше освобождение и воскресение; для этого и вознесение и бесконечная жизнь на небесах. Все это нужно было не только для современников Христа и для будущих поколений, но в особенности для рожденных от начала веков'. Отсюда и необходимость сойти в ад[1636]. Христово воскресение не есть 'просто воскресение человеческого естества вообще, а воскресение каждого верующего во Христа и показывающего делами свою веру'[1637].
Если, как было выше указано, состояние Адама до греха было светлое и сияющее[1638], если на Фаворе был дан прообраз будущей славы воскресения, и отчасти уже на земле Моисей Боговидец удостоен был этого 'блага будущей жизни', на которое не могли смотреть сыны Израилевы, как не в состоянии были смотреть и на лице св. муч. Стефана[1639]; то воскресение Христово показало людям эту славу в полной мере, повторило перед Марией, пришедшей ко гробу, фаворское чудо. Пещера Гроба Господня была преисполнена света воскресения, излившемся на Марию, стоявшую у Гроба[1640]. Тело Господа по воскресении было уже в состоянии прославленности, преодолевало детерминированность законов природы и не нуждалось в том, что принято на языке отцов Церкви называть 'безукоризненными' или 'беспорочными' страстями [1641], т. е., естественными потребностями тела (голод, жажда, усталость, сон и т. д.) 'То неповрежденное тело питалось после воскресения не потому что нуждалось в пище, но чтобы удостоверить Свое собственное воскресение и показать, что оно и теперь то же самое тело, которое и до страданий ело вместе с ними (с апостолами). А истребляло оно пищу не согласно с природою смертного тела, но силою божественной энергии, как если бы кто сказал, что как огонь истребляет воск, с той однако разницей, что огонь нуждается в горючем материале для поддержания себя, а бессмертные тела не нуждаются в пище для своего существования'[1642].
Это наше воскресение Палама называет иногда 'апокатастазисом' на небесах[1643], ибо мы обогатились начатком бессмертия, были призваны на небеса, и наше естество было посажено на престоле превыше всякого начальства и власти одесную величества на небесах'[1644]. 'Тело, в которое Я теперь (т. е. по воскресении) облечен, удобовозносимее и сильнее огня, и не только может взойти к небу, но и к Самому Наднебесному Отцу'[1645]. 'Насколько до вочеловечения Слова Божия небо отстояло далеко от земли, настолько далеко было от нас Царство Небесное. А как только Царь Небесный поселился среди нас и благоволил соединиться с нами, тогда ко всем нам приблизилось Царство Небесное'[1646]. Царство Небесное нам преобразовательно показано и в Фаворском чуде[1647]. Это все дает св. Григорию право говорить об особой чести, которой удостоено наше естество
