заграничном, которые заходили в Новгород, и взимать с них десятину. По представлению Азара на должность старшего мытника на рынке был поставлен богатейший купец Влесослав, а ответственным за сбор налогов с промысловых отрядов, действовавших в лесах Заволочья и Пермского края, стал не менее богатый хозяин нескольких ремесленных мастерских Бересень. Кроме обязанностей мытарей, им вменялась забота по развитию промыслов и торговли, обустройстве людей, их защите, помощи в делах и начинаниях.
Первые годы дела шли спокойно, никаких жалоб не поступало. Но вот однажды к Ярославу напросился на прием купец Старыг, который известен был торговцем средней руки, но человеком добросовестным и бескорыстным. Когда тот входил в горницу, Ярослав разглядел ладную фигуру купца в кафтане, перетянутом кожаным ремешком, в мягких сапожках зеленого цвета; лицо у него было продолговатое, с небольшим, горбинкой, носом, а взгляд синих глаз открытый, честный.
– Помощь в средствах понадобилась? – спросил его Ярослав, заранее решив про себя откликнуться на просьбу.
– Да нет, князь, я по другому делу, – присаживаясь в кресло, не торопясь ответил Старыг. – Поделиться хочу своими наблюдениями за тем, что творится на пристани нашей.
– И что же там такое творится? – уже заинтересованно спросил князь.
– Да не очень хорошие дела. Другим жителям города они не видны, конечно, но мы-то к ним прямое отношение имеем.
– Рассказывай, рассказывай смелее, – подбодрил его Ярослав.
– И расскажу! – с какой-то удальской решимостью произнес купец, рубанув ребром ладони по столу. – Ведь что творят твои мытники и их пособники, сердце кровью обливается! Обманывают и тебя, князь, и казну! На некоторых судах показывают меньшее количество товаров, значит, занижают сборы, а разницу кладут себе и своему начальству в карман!
– Неужто Азар берет мзду со своих подчиненных? – удивился Ярослав.
– Берет! Берет и не гнушается!
– Но ведь он и без того богат!
– Видно, нет предела жадности!.. Но и это еще не все. Свои суда по ночам он отводит из города и разгружает в затоне, а потом возвращается, как ни в чем не бывало.
– Значит, пошлину не платит совсем?
– Да. И мытники это покрывают.
– Но почему они мне не пожаловались?
– И начальства боятся, и мзду от Азара имеют немалую.
– Но если это правда…
– Можно проверить, князь. Корабль Азара пришел из Волина. Думаю, ночью будут разгружать в затоне.
– Та-а-ак, – протянул Ярослав… – Ну я ему разгружу!
Ночью дружинники окружили затон. Там при свете факелов мелькали тени людей, было видно, что они перетаскивали мешки и еще какие-то грузы с корабля на берег, складывали в сарай. Среди них возвышалась толстая фигура Азара, слышался его басистый голос:
– Поторапливайтесь, поторапливайтесь, ребята. Бочонок пива ждет вас!
Сузив злые глаза и ощерив зубы, Ярослав медленно вынул стрелу, обмотал ее просмоленной паклей, положил на лук и поджег. Тихо скомандовал:
– По моему сигналу!..
И, немного помедлив, выпустил ее, целясь в Азара. Трепещущий огонек прорезал темноту и уткнулся в борт судна – князь взял чуть-чуть левее и промахнулся. Тотчас зазвенели стрелы со всех сторон. Среди грузчиков началась суета, а затем послышались крики и стоны. А стрелы летели и летели… Потом Ярослав неторопливо встал и направился к кораблю. Вслед за ним двинулись дружинники, а также Старыг и Бересень, которым князь приказал присутствовать в затоне. Они брели, заплетаясь нога за ногу.
– Покидать всех на корабль, – приказал князь.
Приказ был исполнен немедленно. Затем Ярослав поднял факел и бросил на палубу. Вспыхнуло пламя, которое постепенно распространялось по надстройкам.
– Отчаливай! – отдал команду князь. Дружинники отвязали канаты, и судно медленно поплыло по течению. Пламя охватило всю посудину, слышен был гул от мощного пламени.
– Теперь Азар точно не будет брать взяток и заниматься жульничеством. Не так ли, господа? – обратился он к Старыгу и Бересеню. Те стояли без кровинки на лицах и с ужасом смотрели на уплывающее судно.
XI
В первые дни пребывания в темнице Святополку казалось, что это недоразумение, что по чьей- то ошибке и без ведома великого князя их с Мариной бросили в заключение, приедет отец и тотчас освободит. Но проходили дни, недели, а потом и месяцы, а он продолжал томиться в одиночестве, в темноте, на хлебе и воде и в полной неизвестности. Отчаяние стало одолевать его. Теперь к нему пришло сознание того, что в темницу он брошен по воле отца, что он наказан за непослушание, отказ платить дань Киеву, что было истолковано отцом как попытка отделиться от Руси и стать независимым княжеством. Это была неправда, он не хотел отделения; ему надо было спокойно править в Турове, он был намерен сохранить старые обычаи и оберечь население княжества от чуждой греческой веры, а также заиметь побольше средств для обороны своего княжества на случай различных неожиданностей. Он должен был обязательно встретиться с великим князем, объяснить ему, как было на самом деле, но все попытки добиться разговора с ним пресекались молчаливыми стражниками, которым запрещалось говорить с узником, и отчаяние его стало перерастать в панику: если он будет признан государственным преступником, то ему никогда не удастся выйти на свободу.
С первых дней заключения Святополк сильно тосковал по Марине. Только сейчас он почувствовал, как глубоко и страстно ее любит. Теперь он понимал, что прежнее его чувство к Анастасии было не больше чем увлечением. И если бы она не проявила строптивость и не отказала ему во взаимности, а, наоборот, увлеклась им, то, возможно, он разочаровался и бросил бы ее, как это случалось у него ранее. Но все получилось наоборот, он оказался в ее любовном плену, вообразил, что без ума от ее чар и она у него единственная на всю жизнь.
Однако встреча с Мариной расставила все по местам. Анастасию Святополк забыл, будто ее и не было в его жизни. Марина покорила его сердце своей простотой, естественностью, умением быть самой собой в любых случаях жизни. Порой он поражался, как она могла легко сносить все тяготы, быть спокойной и ровной в отношениях с ним и – это очень важно княгине! – для окружающих. Она стала для него не только желанной, но и необходимой, в последнее время он все больше и больше прислушивался к ее советам, следовал ее указаниям, и это ему чрезвычайно нравилось!
Порой ему становилось тяжело от того, что по его вине она оказалась в темнице. Он пытался успокоить себя, что не виноват в ее беде, что коварство отца и его окружения разлучило их и подвергло таким тяжким и унизительным испытаниям, но это мало помогало; иногда чувство вины было настолько сильным, что он не выдерживал и, прислонившись к стене, беззвучно рыдал. В душе он мечтал только об одном: выйти на свободу, встретиться с Мариной, жить с ней и больше не расставаться!
Порой он вспоминал про своего тестя, польского короля Болеслава Храброго, перебирал в памяти совместный поход против германцев и с надеждой думал, что, может, он придет на помощь, ведь и его дочь заключена в темницу. Но потом, при трезвом и здравом размышлении, приходил к выводу, что король далеко, что теперь ему не до него и дочери, он втянут в длительную и тяжелую войну с могущественным противником, и та победа, которую они одержали с ним, это лишь частичка большого противоборства двух соседей, что впереди еще много битв и сражений. Так что нечего ему надеяться на своего тестя.
Больше всего его убивало бессилие. Бессилие что-либо сделать, чтобы оправдать свои поступки, объяснить, что им двигало при принятии решений, доказать, что он имел совсем другие замыслы и намерения, чем ему приписывают в Киеве. В конце концов он готов был отказаться от всякой власти, от стремления к ней, от всяких мыслей о ней, лишь бы вырваться на волю, увидеть голубое небо и яркое солнышко, полежать на зеленой травке, и чтобы свежий ветерок обдувал его лицо… Его убивал затхлый воздух темницы, порой стучало в голове и сердце рвалось из груди из-за спертости воздуха в узком
