исповедь потащите, — улыбнулся Василий Андреевич, довольный тем, что Капитоныч наконец проговорился.
— Да что ты, паря! Разве креста у нас на вороте нет? — с жаром сказал Капитоныч, а другой дружинник поддержал его, решительно заявив:
— В обиду не дадим, будь покоен. Приезжай.
Василий Андреевич незаметно подмигнул Журавлеву и стал расспрашивать Капитоныча и его спутников, где стоит дружина в Нерчинском Заводе, как туда можно пробраться и где устроить свидание. Выяснив все интересующие его подробности, спросил в заключение, все ли дружинники знают о готовящемся перевороте.
— Нет, в первой сотне, где богач к богачу, ни одна душа не знает. Там ведь Дорофей Золотухин, а его мы потрухиваем, — ответил Капитоныч.
— Хорошо. Тогда вы на минутку выйдите, Михаил Капитоныч, — сказал Василий Андреевич. — Посоветуемся и быстренько дадим наш ответ.
Когда парламентеры вышли, он сказал Журавлеву и Бородищеву:
— Очевидно, придется ехать, товарищи. Дело опасное, связанное с большим риском, но я обязан поехать как большевик и как земляк этих людей. Попытаюсь оставить Каргина и Кибирева на бобах — переманить большую часть дружинников к нам.
— Пропадешь, Василий, ведь ехать надо к черту в пекло, ты подумай об этом, — сказал Журавлев. — Напишем лучше письмо. Гарантируем им полную безопасность и предложим переходить к нам.
— Письмо попадет Каргину и Кибиреву, а они его постараются никому не показать. Нам же нужно раскрыть глаза рядовым дружинникам, раскрыть вопреки их эсерствующим главарям.
— Тогда уж давай лучше я поеду, — предложил Бородищев.
— Этим мы ничего не выгадаем. Ты нужен здесь не меньше, чем я. Кроме того, в орловской дружине я знаю людей почти наперечет, а это чего-нибудь да стоит.
После долгих споров Василий Андреевич настоял на своем. Парламентерам решено было сказать, что партизанские представители постараются пробраться в Нерчинский Завод в ближайшие два дня, но кто именно будут эти представители, решили, ради предосторожности, не говорить. Затем их пригласили обратно в горницу, и уже не Василий Андреевич, а Журавлев объяснил им:
— Предложение ваших закоперщиков о встрече принимаем. Самое позднее через два дня наши представители прибудут в Нерчинский Завод. Остановятся они там, где вы сочтете удобным. Думаем, что никакого предательства не произойдет. В противном случае никого потом из вашего брата в плен брать не будем.
Дружинники выслушали его и были заметно разочарованы, что приедет кто-то другой, а не Василий Андреевич.
XXX
Утром Журавлев позвал к себе Романа и Лукашку Ивачева. Усадив их рядом на диван, прошелся по горнице от стола к порогу и спросил, умеют ли они носить офицерские погоны.
— Можно попробовать, — ответили они и понимающе переглянулись.
— Тогда, значит, произвожу вас в сотники. Поручается вам опасное и ответственное задание. Василий Андреевич едет на тайные переговоры в Нерчинский Завод, битком набитый японцами и семеновцами. Будете сопровождать его. Отберите по своему усмотрению человек тридцать что ни на есть ухорезов и отрепетируйте все так, чтобы комар носу не подточил. За сохранность Василия Андреевича отвечаете собственными головами. Понятно?
— Понятно, — ответили они.
— Тогда начинайте действовать. Для подготовки даю вам ровно сутки.
Когда они вышли из штаба на залитую солнцем снежную улицу, Лукашка с восхищением сказал:
— Ну и дядька, паря, у тебя! Вон на какую штуковину решился. Как подумаю — мороз прошибает. Держись давай теперь!
Назавтра во второй половине дня с Урова по дороге на Нерчинский Завод ехал немолодой и суровый по виду полковник, сопровождаемый небольшим эскортом. Это был Василий Андреевич, чисто выбритый и даже надушенный. Был одет он в расшитые бисером оленьи унты и в крытый синим сукном полушубок, отороченный сизой мерлушкой. Алый с золотым позументом башлык развевался у него за плечами, медвежья папаха была надвинута на самые брови. В кармане у него лежали документы на имя командира особой кавалерийской бригады полковника Белокопытова, за три дня до того убитого партизанами в ночном бою на Унде. Молодцеватые сотники в ослепительно белых папахах держались на подобающем расстоянии от него и, отчаянно дымя душистыми папиросами, сдержанно переговаривались. Здоровенные и чубатые, как на подбор, казаки на светло-гнедых конях, обвешанные патронташами и гранатами, не жалея глоток, лихо, с присвистом пели:
Когда проезжали попутные заимки и села, жители разглядывали их и судачили:
— Видно, новая часть какая-то. Вишь ты, как смело едут. Здешних-то партизаны давно отучили с песнями ездить.
Верстах в десяти от Нерчинского Завода по обеим сторонам дороги начались густые, осыпанные инеем кустарники. Дорога, делая крутые зигзаги, пошла в косогор к перевалу, розовому от вечернего солнца. Роман и Лукашка, а за ними и все остальные приумолкли, внутренне подобрались. Один Василий Андреевич невозмутимо посасывал трубку, изредка поворачивал голову и оглядывал их насмешливо прищуренными глазами.
— Неужели у него кошки на сердце не скребут? — спросил Лукашка Романа. — Ведь это прямо жуть, на что он решился. Зря все это, однако, затеялось.
— А вот в Заводе узнаем — зря или не зря, и ты пока за упокой не служи.
Начинало смеркаться, когда на одном из поворотов выехавший вперед Роман столкнулся почти вплотную с идущими навстречу солдатами. Солдат было трое: один безоружный, двое с винтовками. От неожиданности они опешили, а затем метнулись в кустарник, по пояс проваливаясь в глубоком снегу. Роман решил, что с солдатами что-то неладно.
— Куда бежите? Своих не узнали! — довольный неожиданным приключением, закричал он на солдат и пустился их догонять. Лукашка поспешил к нему на помощь. Они догнали солдат и, грозя им наганами, завернули на дорогу.
Подъехал Василий Андреевич и строго осведомился, в чем дело.
— Какие-то неизвестные солдатики, господин полковник. Почему-то вздумали убегать от нас, — вскинув руку к папахе, лихим тенорком доложил Роман.
— Какой части? — спросил полковник холодеющих от страха солдат.
— Двадцать второго стрелкового, — заикаясь, дрожащим голосом ответил тот из них, который был без винтовки.
— Почему убегать вздумали?
— Врасплох-то за красных вас приняли, господин полковник.
— А куда и зачем идете?
— На Ошурковскую заимку, там наша полурота овес молотит, — отвечал уже без запинки солдат.
Василий Андреевич совсем было поверил ему и хотел уже распорядиться, чтобы солдат отпустили, но в это время Роман свирепо рявкнул на них:
— А где у вас погоны?
Солдаты вздрогнули и сразу стали ниже ростом.
— К партизанам идете, голубчики?
— Никак нет! Как это можно, — отчаявшись, упрямо твердили двое из солдат, не замечая, как сразу оживились и офицеры и казаки.
— А ну-ка, обыщите их, — приказал Василий Андреевич. При обыске у одного из солдат за подкладкой папахи, а у другого за голенищем валенка нашли собственноручно отстуканные Василием Андреевичем на машинке воззвания к белым казакам и солдатам. Василий Андреевич довольно покрутил усы, подмигнул Роману.
