Агапка согласилась и принялась сговаривать девок тайком от парней сходить на низ. Желающих набралось человек десять. Из парней не побоялся идти с ними только гармонист Назарка Размахнин, который хорошо уживался и с теми и с другими. Он перекинул через плечо гармонь и скомандовал:
— Ну кто с нами — становись!
Федот Муратов крикнул вдогонку:
— Смотрите, холеры, долго не шатайтесь, а то мы заявимся туда и все играла у музыкантов поломаем!
Федот отгуливал последние дни перед уходом на действительную службу. Каждый вечер он пил вино — в будни и в праздники, буяня больше обычного.
— Тебя там самого напополам согнут, — ответила Федоту с порога Агапка.
У низовских вечерка была в разгаре. Девки были приветливо встречены, и для них освободили место на передней лавке. Сразу же затеяли плясать многопарную кадриль, которую Дашутка плясала с Назаркой. Во время пляски она успела заметить, что Романа не было и здесь. Сразу тогда и на этой вечерке стало ей скучно, а полная изба показалась пустой. Она изнеможенно опустилась на лавку. Вдруг ей показалась, что от порога кто-то пристально глядит на нее. Она вскинула глаза и вспыхнула, увидев Романа. От радости у нее перехватило дыхание. Она рассмеялась и кивком головы показала Роману на свободное место рядом с собой. Но он не понял ее и по-прежнему стоял, не сводя с нее глаз. Тогда она шепнула Агапке, чтобы та позвала Романа. Агапка живо сбегала, бросила мимоходом Роману одно лишь слово, от которого он покраснел, и вернулась обратно. Улучив момент, Роман нерешительно подошел к ним, не глядя на Дашутку, спросил:
— Можно с вами посидеть?
— Садись, садись, — ответила Агапка и, показывая на Дашутку, добавила с веселой улыбкой: — Познакомьтесь, Рома, с моей подружкой. Из городу она, нездешняя.
Роман тоже засмеялся и с готовностью протянул Дашутке руку. Тогда Дашутка шепотом, незаметно от Агапки, бросила:
— Поговорить мне с тобой надо.
— Сейчас?
Она кивнула. Потом покосилась на Агапку, разговаривавшую с Назаркой, и прошептала:
— Я сейчас на крыльцо выйду. Приходи туда…
Скоро они оба были на крыльце. Дашутка порывисто взяла его за руку, потянула за собой.
— Пойдем. Разговор у нас долгий будет.
Только вышли они за ворота, Дашутка повернулась к нему, тихо спросила:
— А ты не забыл меня?
— Я? — рванулся он к ней. — Эх, еще спрашиваешь… Да я тебя всякую ночь во сне видел, а не то чтобы… — Не находя подходящих слов, он схватил ее за руку и принялся крепко пожимать. Тогда Дашутка прислонилась к нему и, задыхаясь, с отчаянием проговорила:
— Пришла я к тебе, сама пришла…
— И хорошо сделала, — опалил ее ухо радостным порывистым шепотом Роман. Он схватил ее голову, запрокинул и стал целовать в губы, щеки, глаза. Она принимала его поцелуи, не отвечая на них. Только потом, когда присели на чью-то лавочку у ворот, с которой Роман смел перчаткой снег, она обвила его шею и со стоном впилась ему в губы. Оторвавшись, она заглянула ему в глаза. На ресницах ее Роман заметил слезы. Теребя кисти полушалка, она спросила:
— Ты слышал, что мена за Алешку сватали?
— Нет, не слыхал. А ты не согласилась? — нагнулся он к ней.
— Согласилась, так не была бы здесь…
— Дашутка, милая… — бурно выдохнул Роман и снова хотел поцеловать ее. Она отстранилась и, словно облив его холодной водой, сказала:
— Подожди с целовками… Я-то не согласилась, да отец с матерью согласились. Дал мне отец неделю сроку. Забьет он меня, насмерть забьет, если не пойду за Алешку. — Она помолчала и с прежней решимостью выпалила: — За того я пойду, кого люблю…
Роман опять было рванулся к ней, но она прикрикнула:
— Ладно, не лезь… Разве ты не видишь, что я за тебя замуж навяливаюсь?.. Ну, что же ты остолбенел? Пошли…
— Пойдем, пойдем, — поспешно вскочил на ноги Роман. Но она уловила в его голосе нерешительность и тревогу. Переступив с ноги на ногу, с укором бросила:
— Не шибко ты что-то обрадовался!
— С чего ты это взяла? Рад я, только отец мой ничего не знает. Как бы он не попер меня, — откровенно пояснил он свои заботы. Дашутка сразу побледнела и отшатнулась от него. Опомнившись, она сказала:
— Ладно… Пошутила я. Я и не собиралась идти за тебя.
Он снова схватил ее за руки.
— Пойдем! Не выгонит отец… Я уговорю его.
— Не надо, — вырвалась Дашутка. — Ничего не надо. Домой я пойду, — и она бросилась бежать. Он догнал ее, не решаясь притронуться к ней, спросил:
— Ты рассердилась?
— Нет, с чего ты взял?
— Тогда постой.
— Нет, спать хочу.
— Дашутка!.. Не обманывай. Сердишься, по глазам вижу.
— Вот еще… Раз сказала, значит, нет.
Но слова ее не успокоили Романа. Поспевая за ней и не зная, как удержать ее, он говорил:
— Ты, может, думаешь, не люба ты мне, раз сказал, чего не следует. Да это я просто по дурности своей бухнул.
— По дурности? — язвительно перебила его Дашутка, но он не заметил насмешки, всецело погруженный в раздумье о том, как успокоить ее. Так они дошли до ворот козулинского дома. Он надеялся, что здесь они остановятся постоять, но Дашутка бросила на ходу:
— Прощай, — и пошла в ограду.
— Дашутка! — умоляюще крикнул Роман. — Подожди минутку!
Она остановилась.
— Ну?
— Скажи, ты не пойдешь за Алешку?
— Подумаю.
— Подумаешь? — протянул он с обидой. — Ведь мне только отцу сказать, предупредить его, я завтра же за тобой приду. Будешь ждать?
— Сам должен догадаться! — бросила она и побежала к крыльцу.
Роман решил, что она не сказала ему прямо о своем согласии выйти за него только из-за пустой обиды. Поэтому, хотя еще и гнездилась в сердце смутная тревога, посеянная разительной переменой к нему Дашутки, он надеялся на лучшее. Но он не додумал всего. Не понял он, что нанес ей обиду, которую не прощают. Она надеялась, идя к нему мириться, что стоит ей только заикнуться о согласии выйти за него, как дальше все пойдет ровно и гладко.
Вот почему все время, пока провожал он ее до дому, ей было совестно за свой порыв. С презрением думала она о Романе: «Отца испугался, а туда же: люблю да люблю». Все время она порывалась сказать об этом ему, но так не сказала.
VIII
Всю неделю Роман собирался заговорить с отцом о женитьбе, но всякий раз им овладевала такая робость, что он сразу забывал приготовленные на этот случай слова. От одной мысли о предстоящем разговоре его бросало в пот. Легче, казалось, нарубить три воза дров, чем сказать о своем намерении отцу. Он опасался, что, выслушав, Северьян подымет его на смех, а потом и думать запретит о женитьбе. Раньше Романа часто спрашивали в семье, скоро ли приведет он невесту. Но с той поры, как вымазал он козулинские ворота, никто не заикался об этом. А теперь бы такие разговоры о невесте пришлись весьма
