обратно. И тогда решил он податься на прииск Быстрый, где жил его родной дядя.
Заявившись на прииск, Федот неделю работал в старательской артели на вскрытии шурфов. В субботнюю дележку на его пай досталось четыре золотника золотого песка. В воскресенье он снова загулял, и занесло его в картежный притон. Притон находился в землянке, вырытой прямо в сопке, на краю приискового поселка. Содержал его бывший ссыльный поселенец татарин Сулейман. Был Сулейман свирепого вида, рослый дылда и умел так страшно вращать пронзительно-черными, навыкате, глазами, что прослыл отчаянным душегубом. Всячески охранял Сулейман свою репутацию мошенника и злодея, извлекая из нее немалые выгоды. Начиная метать банк, втыкал он перед собой в столешницу широкий, исписанный изречениями из Корана кинжал. Это означало, что всякий, передернувший карты и уличенный, мог заранее считать себя мертвым. Но никогда не уносили зарезанных из притона, в котором плутовал лишь один хозяин, способный любому жулику дать сто очков вперед.
Федоту понравилось, как ловко всадил Сулейман в столешницу перед началом игры свой кинжал. Ему захотелось сделать то же самое. И перед тем как взять себе карту, не говоря ни слова, воткнул он рядом с кинжалом свой австрийский тесак, отливавший зловещей синевою. Изумленный Сулейман уставился на Федота, который добродушно подмигнул ему ястребиным глазом. И сразу понял Сулейман, что нашла коса на камень. У него заныло в желудке, а в длинных подвижных пальцах пропала былая сноровка. Он был потрясен, что изменил обычаю и не заставил Федота показать свои капиталы, когда тот шел по банку, в котором накопилось около пятидесяти золотников. Сняв банк, Федот спокойно вытащил из столешницы тесак и заявил, что с него на сегодня довольно. Позеленевший Сулейман не посмел задержать его. А Федот отправился в приисковую харчевню, где немедленно обзавелся множеством дружков и с их помощью благополучно прокутил в два дня свой выигрыш.
Когда заявился он к Сулейману в следующий раз, в землянку набилось полно приискателей поглядеть на их игру. На этот раз Сулейман не воткнул перед собой кинжал, но живо обернул Федота из куля в рогожу. Сначала он выиграл у него цейсовский бинокль, а потом винтовку. Чтобы отыграться, Федот решил рискнуть своими крестами. Сулейман не пожелал было играть на них, но тесак, которым Федот пригвоздил к столу пикового туза, заставил его согласиться. Три раза переходили кресты из рук в руки, но под конец были прочно завоеваны Сулейманом, немедленно нацепившим их ради потехи на засаленную черкеску.
Ушел Федот в ту ночь из землянки не только без крестов, но и без сапог, а назавтра с трещавшей от похмелья головой отправился бить шурфы, собираясь заработать на выкуп крестов.
К тому времени на прииск долетели вести о выступлении атамана Семенова. Началась запись добровольцев в Красную гвардию. Федот тоже записался, но потом сообразил, что приискатели попрут на фронт пешим строем, а это ему не улыбалось. Тогда надумал он добыть коня и отправился в поход одиночкой. Вечером он заявился к арендатору прииска Андоверову и реквизировал у него именем революции вороного породистого коня. Андоверов принялся робко протестовать, но он приказал ему сидеть и помалкивать. От Андоверова он заехал к Сулейману. Не мог же он отправиться на фронт без винтовки и бинокля, а тем более без сапог. Сначала он терпеливо объяснял Сулейману, зачем он к нему пожаловал, но тщетно взывал он к революционной сознательности ставшего вдруг глухим Сулеймана. Пришлось показать гранату и пообещать разнести вдребезги все его паучье гнездо. Только после этого получил он обратно оружие, сапоги и кресты. На прощание он выпросил у Сулеймана банчок спирта и, ласково пошлепав его по лоснящейся бритой голове, уехал.
В Александровском Заводе Федот узнал, что семеновцы заняли уже Оловянную. Тогда он круто повернул на запад и через три дня, обгоняя по дороге массу беженцев из фронтовой полосы, прискакал на станцию Андриановку. На станции выгружались только что прибывшие на Даурский фронт матросы с Дальнего Востока. Поскидав с себя бушлаты, они скатывали с платформы четырехдюймовое морское орудие, и Федота заинтересовали разукрашенные татуировкой их груди и руки.
— Эй, чубатый! Иди помогать! — весело окликнул его круглолицый, с лихо закрученными кверху желтыми усиками матрос, на бескозырке которого Федот разобрал золотую надпись: «Адмирал Макаров». Он охотно откликнулся на приглашение, и дальневосточники моментально оценили по достоинству его силу и ловкость.
Когда орудие благополучно перекочевало с платформы на землю, все тот же круглолицый матрос угостил Федота папиросой из портсигара, на котором была изображена косоглазая, с высокой прической женщина, и беззлобно пошутил:
— Нанимайся, казак, нашу пушку возить. Ты один двух битюгов заменишь. И где вы такие родитесь?
Федот не пожелал ему ответить, а в свою очередь огорошил его вопросом:
— Давно в адмиралах ходишь? — Матрос непонимающе уставился на него голубыми глазами, но Федот погрозил ему пальцем и добавил: — Сдается мне, что ты такой же адмирал, как я наказный атаман.
— Тю-ю, дура, — озорно протянул матрос, понявший, в чем дело. — Ты, братишка, вывески читать не умеешь. Вывеска моя означает не адмирал, а имя боевого корабля, на котором я служил четыре года царю Николашке и шесть месяцев мировой революции. А зовут меня Василием Васильевичем Усковым. Давай познакомимся. — И он протянул Федоту руку.
— А пушка у вас ничего, подходящая. Мне из таких стрелять не доводилось, — сказал Федот Ускову, когда коротко изложил цель своего приезда в Адриановку.
— А ты разве артиллерист?
— Ага.
— Так чего же ты молчишь? Мы тебя к себе возьмем, хочешь? Парень ты надлежащий.
И Усков потащил его к командиру отряда. В тот же день на станцию прибыл командующий Даурским фронтом Сергей Лазо. Матросы выстроились на перроне. Лазо сказал морякам короткую речь:
— Вы — ударная наша часть. Не сегодня завтра вам предстоит столкнуться с офицерскими батальонами особого маньчжурского отряда. Так покажите же им, как умеют бить врагов народа дальневосточные моряки.
Говорил Лазо негромко, слегка картавя. Был он молод и юношески строен, округлое лицо с едва пробивающимися черными усиками сразу запоминалось. Федот, узнав из его слов, что моряки ударная часть, решил про себя, что сошелся с ними весьма кстати. Он громче всех кричал «ура», когда Лазо окончил речь.
Лазо сразу бросилось в глаза и удивило, что среди моряков оказался один казак. Он безошибочно определил это по широченным штанам с лампасами, в которых был Федот.
Лазо подозвал к себе командира отряда, бравого моряка в коричневой кожанке, и спросил его, откуда у них взялся в отряде казак. Командир объяснил. Тогда командующий подошел к Федоту. Федот, завидев его, вытянулся, кинул руки по швам. Лазо, разглядывая Федота проницательными глазами, спросил:
— Вот ты поступил, казак, в отряд моряков, а матросскую заповедь знаешь?
— Какую?
— Чеши врага в хвост и гриву и никогда не показывай ему кормы.
— Да у меня у самого такая заповедь жизни, товарищ Лазо, — ответил Федот. Он выхватил из кармана свои Георгиевские кресты и показал их Лазо.
— Этих вот штук и при царе даром не давали.
Увидев кресты, Лазо рассмеялся:
— Ну, тогда все в порядке… А какой ты станицы?
— Орловской, товарищ Лазо! — щелкнул Федот каблуками, подтягиваясь в струнку.
Лазо, дотронувшись рукой до козырька фуражки, отошел от него, не переставая посмеиваться. А Федот был на седьмом небе оттого, что ему удалось поговорить с командующим фронтом.
XIX
Весна 1918 года была первой и самой трудной весной преображенной России. Созданная Лениным Красная Армия билась с немецкими оккупантами на Украине и в Белоруссии, железным заслоном прикрывала пути на Москву и Петроград. Рабочие крупнейших промышленных центров страны героически боролись с разрухой и голодом, уничтожали змеиные гнезда меньшевистско-эсеровских террористов и заговорщиков. И когда стало ясно, что ни армиям кайзера, ни силам внутренней контрреволюции не сломить беззаветного мужества русского народа, пришли им на помощь страны Антанты. Войной и блокадой решили они покончить с Советской властью, оторвать от России не одну из ее богатейших окраин.
