? Здравствуй, Флора.
В ответ она беззвучно прошевелила губами встречное приветствие. Потом взяла его руку своей и потянула к груди, другой при этом стягивая с нее простыню. Руки ее были очень слабы, но он понял их намерения и положил свою ладонь под левую грудь, оттесняя ее вверх, чтобы услышать биение сердца. Под влажной кожей почувствовал неестественно частые удары. Она положила поверх его ладони свою и как бы подтолкнула к тому, чтобы он еще сильнее прижался к ее груди. Потом снова закрыла глаза и на лице промелькнуло некое подобие улыбки.
Самка. Женщина-самка, ? вдруг подумал он о ней. А ее веки слегка при этом вздрогнули. Будто в подтверждение этой мысли. Или в благодарность за нее.
Несмотря на измученный вид, она показалась ему сейчас воплощением сексуальной женственности. Не просто аморфной женственности, а именно сексуальной. И только. Такою он ее не помнил. Он ее помнил совсем другой… Вдруг пришла в голову нелепая мысль, что ей нужно сделать клизму. Вычистить ее внутренности. Омыть тело хвойной родниковой водой. Чтобы пахла свежестью. И снаружи, и изнутри. И чтобы была прикрыта только собственной кожей ? тонкой и гладкой, как поверхность озера. И окутана снаружи только пустым пространством…
И тогда она станет самой собою.
Живой сексуальной плотью, всегда готовой к своему единственному, но самому таинственному во всей окружающей природе назначению…
Он потянул простыню вниз, до самых бедер, обнажив пушистую промежность. И ее щеки на это его движение дрогнули согласным участием.
Той же свободной рукой он дотронулся до ее лба ? тот был холодным и влажным. И ей явно понравилось касание его горячей ладони. И она улыбнулась теперь уже настоящей, совсем не болезненной улыбкой. И буквально через пару минут биение сердца начало замедляться, постепенно переходя к нормальному ритму. А еще через несколько минут она заснула. Он почувствовал это по быстро расслабившейся ее руке и увидел по успокоившимся зрачкам, беспокойно бегавшим до этого под складками век со стороны в сторону.
Заметил это и Валентин, остававшийся стоять у двери. Тихо подошел и взял ее за запястье, удивленно сверяя со своими часами ее пульс. Жестом попросил, чтобы он не убирал руку с ее груди, и чтобы посидел еще хоть немного рядом с нею. А сам опустился на колени у изголовья и долго смотрел на ее успокоенное лицо, будто не веря тому, что она действительно уснула.
Когда они вышли из спальни, мальчик поднял к ним глаза.
? Уснула, ? обрадовано сообщил ему отец и тот одарил Виктора совсем взрослым, благодарным взглядом.
Странный визит, ? думал Виктор в машине на обратном пути. ? Будто и в самом деле вызвали доктора на дом. И он явился и помог страждущей.
Но думал он, как ни странно, не о Флоре. У него не выходили почему-то из памяти мальчишечьи глаза. Что-то в них было особенное, как бы совсем не детское. Умные глаза. Читающие. Оценивающие. Знающие и понимающие что-то такое, чего не знал и не понимал он сам…
Валентин все время молчал. Но только где-то на середине пути Виктор понял причину его молчания: тот долго думал одну и ту же фразу, которую решился сказать только минут через десять, когда они слегка призастряли в пробке на мосту:
? Можно я пообещаю ей, что ты еще как-нибудь заглянешь?
Виктор безразлично пожал плечами, но Валентин сразу успокоился.
Они переехали мост и тут Виктор неожиданно для себя нарушил свое молчание:
? Ты случайно не знаешь, где бывают тельняшки?
Валентин не понял вопроса, удивленно посмотрел на него.
? Я имею в виду обыкновенные матросские тельняшки. Можно вообще в городе достать?
? Зачем? ? все еще не понимал Валентин.
? Для сына. Он у меня бредит морем.
Валентин круто подал вправо и остановился у бордюра. Спешно достал с заднего сидения кейс и вытащил оттуда толстую потертую записную книжку. Стал рыться в ее страницах.
? Сейчас, сейчас, ? суетился он, выискивая нужный номер телефона. Затем достал с пояса мобильник и позвонил, объясняя туда содержание вдруг появившейся проблемы. Потом позвонил по другому номеру. Потом еще. И так раз десять, каждый раз повторяя одно и то же.
Виктору стало неловко и он сказал об этом. А тот не обращал внимания, поглощенный поставленной перед собой задачей. Пока, наконец, не сказал обрадовано:
? Все. Порядок. Едем.
И рванул вперед, перестраиваясь в крайний левый ряд для поворота в сторону, противоположную их первоначальному направлению. Минут через десять, остановившись в каком-то незнакомом переулке, он вышел из машины и нырнул в двери полуподвального помещения, ? не то какой-то мастерской, не то склада, не то задрипанного магазинчика. И еще через пять минут вышел со свертком, который вручил Виктору.
Все, как доктор попросил ? настоящая тельняшка, даже две, почти в самый раз на Сережку. Ну, может самую малость великоваты будут, но это уже мелочи. Нет, это даже хорошо ? тот последнее время быстро расти начал.
Естественно, денег Валентин не взял.
А еще через четверть часа Виктор был уже дома.
Сережкиной радости не было предела. Вначале он аж застыл от неожиданности, словно увидел перед собою невообразимое сокровище. Но потом быстро пришел в себя, спешно натянул один из символов моря на тело и бегом к трюмо. И не снимал до вечера, то и дело как бы нечаянно проходя мимо зеркала в прихожей. Или мимо трельяжа в большой комнате, где было еще виднее ? даже со спины.
? Ну что, вылечил? ? спросила Ирина, как только они уединились.
? Не знаю. Может быть. Очень даже может быть.
И рассказал все о неожиданном визите. В том числе и о своих странных ощущениях ? и по отношению к Флоре, и по отношению к ее сынишке.
? Самка… ? задумчиво повторила за ним жена. ? А я не самка?
? Нет. Ты ? моя часть. Моя женская половина. А она совсем другая. Отдельная от всех.
? Я тоже отдельная от всех. Кроме тебя. Совершенно отдельная. Не веришь?
? Верю.
Они еще долго говорили о Флоре, ее муже и сынишке. И Ирина почему-то больше не иронизировала по ее поводу. Совсем наоборот.
А вечером, укладываясь в постель, они взяли к себе Сережку. Уложили его между собой и долго беседовали на самые разные, интересные ему темы. Говорили, как равные с равным, не позволяя себе ни тени превосходства или назидательности. Разве что само собою получалось так, что он слушал их, как более знающих и более опытных в разных житейских делах. И не только житейских.
Потому и задавал им вопрос за вопросом. Будто долго копил их специально для этого вечера. Самых разных. Даже тех, какие в другой обстановке никогда не задал бы:
? Ма, а ты меня грудью кормила?
? Конечно, сынок. До семи месяцев. А потом ты сам бросил. Соска почему-то больше понравилась.
? И совсем не поэтому, ? поправил ее отец, давая понять сыну, что тот затронул их давний спор, ? просто он хотел поберечь твою грудь, чтобы она оставалась такой, какою и до него была ? круглой, упругой и самой красивой во всем мире.
? А почему я этого не помню?
? Потому что совсем маленьким был, ? предположила мать.
? Это, к сожалению, все забывают, ? добавил отец. ? И я тоже не помню.
? Почему?
