— Но ведь и тебя они с собой не взяли! — лукаво сказал он.
Вася и Анжелика переглянулись. Анжелика взяла руки Янко в свои и почувствовала, что они холодны, как лед.
— Ну, вот что, — сказала она, — сейчас же беги домой и согрейся,
— Бегу! — отозвался Янко и, задержавшись на секунду, тихо попросил: — Вы только не говорите полковнику, что я ходил за ними.
— А разве они пройдут здесь? — спросила Анжелика.
— Да. Так не говорите ему, ладно? Они будут здесь только через час. Надо ж покружить в лесу, чтобы замести следы.
Когда Янко убежал, Вася сказал Анжелике:
— Этот мальчик знает слишком много для своего возраста!
— Тут у нас теперь все — взрослые…
— Пойдем навстречу отряду, — предложил Вася.
Анжелика согласилась, и они направились в сторону, откуда прибежал Янко.
На самой вершине горы высилась небольшая церквушка. Давно уж, видно, никто не посещал ее. Колокола были сняты.
Чтобы еще издали заметить приближение отряда, Вася и Анжелика поднялись по узким лестницам на колокольню.
Отсюда открывался вид на долину. Множество тропинок перекрещивалось, убегало в горные леса. Трудно было разобраться, куда они ведут! Отряда еще не было видно.
В ожидании его Вася и Анжелика присели, свесив ноги с холодного каменного барьера. Щеки у Анжелики порозовели от мороза; она была сейчас так красива, что Вася не удержался и обнял ее. Анжелика не оттолкнула его, но и не сделала движения навстречу.
— Вася, — сказала она, — расскажи мне, как вы познакомились с Мехти.
Может быть, кто-нибудь на месте Васи и убрал бы свою руку с плеч девушки, сидящей рядом с ним и думающей о другом. Но Вася не видел ничего дурного в том, что она спросила его о Мехти: разве он сам не думал о своем друге?
Васе не раз приходилось рассказывать историю знакомства с Мехти своим сверстникам-партизанам. Он поправил съехавшую набок ушанку и приступил к рассказу.
— Вот как это случилось, Анжелика. Мне было шестнадцать лет, когда немцы угнали меня в Германию.
— Это я знаю, ты мне говорил. Потом ты убежал, тебя снова поймали…
— Да… Пригнали, значит, нас сюда, в Триест…
В Триесте Вася и его товарищи чинили железнодорожное полотно, мосты. Это была единственная работа, которая нравилась Васе: не успевали они починить мост — как он опять взлетал на воздух! Работалось в общем весело… А есть им было нечего. Разве только сердобольные словенки подсунут тайком молоко или лепешку…
Как-то мимо Васи прошла женщина и уронила на землю завернутый в бумагу кусок пирога. Вася позвал ее, но она не оглянулась. Тогда он понял, что она нарочно уронила сверток. Он поднял, развернул его и хотел было поделиться пирогом с соседом, но к нему протянулась чья-то рука и вырвала пирог. Это был немец, надзиратель. А Васе так хотелось есть!.. Вася заметил, что надзиратель спрятал отобранный сверток в свою вещевую сумку, и стал следить за немцем. Тот положил сумку у подножки вагона, а сам вошел внутрь.
Вася неслышно подкрался к вагону, расстегнул сумку и вытащил свой пирог. Но не успел он отойти от вагона, как увидел перед собой другого немца — плечистого, смуглого унтер-офицера. Немец пристально смотрел на юношу. И Вася понял, что он пропал… Теперь его убьют, замучают… Унтер подошел к пареньку и хмуро предложил Васе следовать за ним. Они отошли шагов на пятнадцать от железнодорожного полотна, и унтер обратился к Васе на чистейшем русском языке:
— Как тебя зовут, малыш?
— Вася, — удивленно ответил мальчик.
— У тебя ведь родителей убили немцы? — спросил унтер.
Да, это было так. Но почему унтер напомнил ему об этом? Юноша был сбит с толку. Унтера он видел впервые, а тот говорил с ним так, словно вырос на Смоленщине, по соседству с Васей. Он знал многие подробности о Васе. Вдруг унтер сказал тихо, проникновенно:
— Так как же ты можешь работать на немцев?!
Ох, на это Вася мог бы ему ответить! Он сказал бы, что работает с удовольствием, потому что партизаны тут же взрывают все, построенное Васей и его товарищами, а заодно отправляют на тот свет и немцев. Но Вася молчал и настороженно смотрел на унтера. Странный это был немец. «А может, он все это нарочно? Чтоб я выдал себя?» — подумал Вася и решил ограничиться вопросом:
— Мне можно идти работать?
— Иди! — сухо сказал унтер-офицер.
Вася ушел.
Потом Вася долго размышлял — не готовил ли ему унтер какую-нибудь ловушку и кто знает — может, завтра Васю повесят или расстреляют на глазах у всех, как это часто делают с пленными, когда они открыто протестуют против лагерного режима.
Но на следующий день их снова повели на работу, и снова к Васе подошел унтер. Он незаметно протянул хлеб с маслом. Вася не взял.
— Возьми, Вася, — сказал унтер.
Васе показалось, что голос его дрогнул. Вася смутился, взял хлеб и спрятал в карман.
— Ты не прячь, ты кушай, — ласково сказал унтер. — А то снова отнимут.
Вася стал есть. Унтер внимательно смотрел на него из-под припухших век.
— Вася, а ведь Смоленск освобожден, — тихо проговорил унтер.
Сердце у Васи вновь заколотилось.
— Тебе не хотелось бы попасть домой? — спросил унтер у юноши. И Вася почувствовал в его голосе что-то свое, родное. Нет, унтер не был похож на немца. И все-таки Вася продолжал смотреть на него недоверчиво.
— Ты ешь, Вася, ешь и слушай меня.
Вася кивнул головой.
— Есть у вас хорошие ребята?
И у Васи невольно вырвалось:
— Есть!
Было в этом унтере что-то такое, что заставляло доверять ему. Взгляд и голос какой-то особенный — будто Вася не раз уже слышал его. Движения у унтера спокойные, уверенные, а лицо волевое и тоже какое-то знакомое. Бывают такие лица, которые видишь впервые, а кажется, что ты знаешь этого человека давно. В глазах унтера Вася читал тоску, близкую его тоске. Тоску по Родине. Слова, голос, взгляд унтера заставляли Васю тянуться к нему скорее сердцем, чем разумом… Но форма, которую носил новый знакомый Васи, форма немецкого унтера, настораживала…
И воскликнув: «Есть!», Вася замолчал, решив, что сказал слишком много.
— Ну, хорошо, иди работай, — спокойно произнес унтер.
Вася ушел, встревоженный еще больше, чем прежде.
На третий день унтер появился снова. На этот раз Вася сам подошел к нему, и они отошли далеко в сторону. Унтер-офицер был выше надзирателя по чину, и поэтому никто им не мешал. К тому же, как Вася узнал позже, у унтера был документ, удостоверяющий его принадлежность к немецкой разведке.
— Вася, — сказал он. — Я… — Он еще раз пристально взглянул на Васю и уже твердо продолжал: — Я советский.
— Это был Мехти! — тихо воскликнула Анжелика.
— Да, это был он. И ты не представляешь, Анжелика, как взволновало меня это слово — советский! У меня подкосились колени, я опустился на землю и заплакал. Не помню, чтобы когда-нибудь я так плакал. Слезы лились и лились у меня из глаз…
