не пятую долю процента одной только европейской армии Гитлера и его приспешников!
Ферреро тоже встал и подошел к полковнику:
— Я так понимаю, полковник. На крупные проценты уменьшает силы нацистов только Россия!
— Да, и вместо того чтобы помочь ей довести этот разгром до конца, пусть даже так, как помогаем мы — десятыми, сотыми долями процентов, — союзники топчутся на юге Италии, бездействуют во Франции!
— Вот уж этого я никак не понимаю!
В комнату вбежал ординарец Ферреро.
— Уходит группа венгров, человек двадцать, — с тревогой в голосе доложил он.
— Куда уходят? — скорее недоверчиво, чем удивленно спросил Ферреро.
— Домой!
— Как это домой?
— Домой, к себе, в Венгрию!
Ферреро, не оборачиваясь, махнул рукой Сергею Николаевичу, чтобы он оставался, и размашистым шагом вышел из палатки.
За хижиной лесника Ферреро увидел группу венгров с рюкзаками за плечами, с сумками и узелками в руках. Против венгров, спиной к хижине стоял Мехти. Он в чем-то горячо убеждал венгров. У стены хижины аккуратными пирамидками возвышались винтовки и автоматы; на земле лежали патронташи, пистолеты, гранаты.
— Что это за маскарад? — загремел Ферреро, подходя ближе.
Мехти вытянулся перед командиром:
— Венгерские товарищи решили покинуть бригаду и пробираться домой!
Чувствовалось, что Мехти прилагает все усилия, чтобы казаться собранным и спокойным.
— Бежать домой? — хрипло выговорил Ферреро. — Да вы понимаете, что каждому из вас за дезертирство грозит расстрел у этой вот стенки?
Разгневанный, со сверкающими глазами, он угрожающе надвигался на безмолвствующих венгров, пока не очутился лицом к лицу с командиром отряда Маркосом Даби.
У Даби из-под еле державшейся на макушке шапки выбивались на лоб огненно-медные волосы.
В бригаде хорошо знали Маркоса — лучшего партизанского снайпера, горячего и своенравного, но беззаветно храброго. Потомственный батрак, он в начале войны гнул спину в имении одного из отпрысков фамилии Эстергази — богатейших венгерских феодалов. Чтобы не идти на фронт, Маркое отрубил себе топором два пальца на правой руке. Это избавило его от призыва в армию, но ему еще долго пришлось изнурять себя каторжным трудом в конюшнях и в хлевах помещика, поставляющего провиант для гитлеровских войск. Потом Маркос услышал о партизанах, действующих у берегов Адриатического моря. Вместе с другими батраками Маркос, захватив фамильные охотничьи ружья и старинные пистолеты помещика, ушел в лес, а позднее пробрался к партизанам. У него был меткий глаз и сердце, исполненное ненависти к врагу, и вскоре о Маркосе заговорили во всех отрядах бригады. За короткий срок он был дважды ранен в грудь навылет, но это не мешало ему добровольно вызываться на самые трудные, опасные дела.
Зная нрав Маркоса, Ферреро ждал горячего объяснения или запальчивого протеста. Спокойный тон венгра поразил его.
— Зачем вы кричите, командир? — глухим от печали голосом, укоризненно сказал Маркос. — Разве мы бежим? Мы уходим честно, сдаем оружие. Вот только эти штуки я оставляю при себе. Я их сам принес. — Он показал на кремневые пистолеты, ручки которых, отделанные перламутром, торчали у него из-за пояса.
— Что… что такое?.. Вы, значит, открыто заявляете, что струсили? — изумился Ферреро.
— Среди нас нет трусов. Но оставаться здесь нам больше нельзя.
Ферреро снова вскипел.
— Да что вы, рехнулись, черт вас возьми? — крикнул он, обращаясь ко всем венграм.
— Мы уходим, чтобы не быть уничтоженными, — ответил за них Маркос.
— Товарищ командир, — вмешался Мехти, — им кто-то сказал, что в одной из партизанских частей на прошлой неделе тайно расстреляли венгров.
— И ничего более умного они не могли придумать? — перебил его Ферреро.
— Мы не придумали это, — возразил Маркос. — Нам принес эту весть Шандор Дьердь, он никогда не лгал и может подтвердить свои слова, если не умер.
Еще утром дозорные подобрали на тропе тяжело раненного незнакомого партизана-венгра. Вспомнив об этом, Ферреро кинулся ко входу в хижину. В узких сенях доктор мыл руки в эмалированном тазу.
— Я хочу поговорить с раненым, которого доставили утром, — сказал Ферреро.
— Поздно, он уже при смерти, — покачал головой доктор. Он снял с гвоздя полотенце и вытер руки.
— Он больше не приходил в себя? — быстро спросил Ферреро.
— Приходил дважды. Поэтому я и собирался идти к вам.
— Что он говорил?
Доктор наклонился к уху командира и вполголоса сообщил:
— Его зовут Шандор Дьердь. Он говорил, что к ним прибыл какой-то отряд, увез на грузовиках всех венгров из их части и расстрелял в глухом ущелье. Сам Дьердь был ранен, отполз в сторону и слышал, что отряд, расстрелявший их, собирается идти дальше…
— Куда дальше?
— В другие части, выполнять приказ о расстреле венгров.
— Чей приказ?
Доктор еще ближе придвинулся к Ферреро:
— Из штаба корпуса, — шепнул он.
Ферреро так сжал доктору руку, что тот тихо охнул от боли.
— Кто слышал об этом? — в упор смотря на доктора, проговорил Ферреро.
— Только я. Раненый с трудом произносил слова. Я больше угадывал их по движению губ…
— И вы забыли его слова! — повелительно и жестко сказал Ферреро.
Он отпустил руку оторопевшего доктора и поспешил обратно к венграм.
Говорил он с ними теперь спокойно, даже ласково.
— Слушайте, ребята, ведь у нас же один враг, одна цель…
Венгры слушали настороженно, недоверчиво.
— И разве не побратала нас кровь, пролитая нами? Тебя, Маркос, — со мной, меня — с Михайло, Михайло — с тобой?
Ферреро замолчал, обвел венгров пытливым взглядом:
— В корпусе, друзья, действует вражеская рука. Та самая, что подослала мне начальника штаба — предателя, а теперь занеслась над нашим братством. Но от вражьей руки ничего другого и не жди. Вместе с вами будем стараться обезвредить ее.
Ферреро подозвал к себе Мехти и Маркоса и, когда они подошли к нему, неожиданно обнял их за плечи:
— А вот тем, что вы поверили, будто можно разбить кровью скрепленное братство Ферреро, Маркоса, Михайло, — этим вы крепко обидели меня!
Венгры заволновались. А командир бригады, простой, суровый, справедливый, стоял перед ними и ждал, что они ответят.
Мехти шагнул к венграм. Ему трудно было говорить, потому что приходилось говорить о себе.
— Вот что, ребята, — сказал он. — Что бы вы подумали обо мне, если бы я, оправившись от раны, которую нанес мне предатель, покинул своих товарищей? Подумали бы, что Михайло — трус, что Михайло смалодушничал.
К Мехти подошел один из венгров, вихрастый молодой парень:
— А ты знаешь, что я однажды один отстреливался от пятидесяти фашистов? И держался до тех пор, пока не покончил со всеми?
— Все знают об этом, — сказал Мехти.
