— Где они? — коротко спросил рябой.
— Я проведу вас…
…У Мазелли был жалкий вид, когда он карабкался на высокий холм, откуда просматривалась бухта. Он шел впереди, но то и дело терял равновесие, пятился назад, и тогда Зденек подталкивал его. Наконец Мазелли, тяжело дыша, остановился:
— Может быть, вы подниметесь без меня, а я подожду вас внизу?
— Нет, синьор, мне нужны будут ваши разъяснения, — хмуро бросил агент.
Мазелли снова начал взбираться наверх. В это время снизу послышались чьи-то шаги. Услышав их, Зденек вынул из кармана парабеллум, не спеша поднял его, прицелился и выпустил в затылок Мазелли одну за другой две пули. Тот по инерции шагнул вперед, к вершине холма, на сотую долю секунды замер, словно раздумывая, стоит ли сделать еще один шаг, и ничком рухнул на землю.
Подбежав к нему, Зденек для верности выпустил в труп еще несколько пуль. Но тут подоспела береговая охрана, и Зденек услышал резкий голос Карранти: «Взять!» Он оглянулся на голос и увидел Карранти. Лицо Зденека изображало гнев и изумление:
— Так вот он где, предатель! — И, продолжая игру, Зденек плюнул Карранти в лицо. Все шло как по- писаному. Вот только с плевком Зденек переборщил… Карранти поморщился.
Зденек попытался было отстреливаться, но обнаружилось, что магазин его пистолета пуст. Тогда он в отчаянии швырнул пистолет в солдата, который бросился на него. Тяжелый парабеллум угодил нацисту в переносицу: он повалился со стоном. Но тут же кто-то оглушил Зденека прикладом автомата; он, охнув, схватился за голову… «Что ж, — мелькнула мысль, — Карранти действует правильно… Однако нелегко играть роль Михайло».
В гестапо Карранти опознал в задержанном Михайло и договорился с Шульцем, что тот принесет ему протокол допроса. Зденека быстро привели в сознание, и он стал вести себя так, как учил его Карранти.
Уставший от кровопролитной войны, безразличный ко всему на свете, поняв, что партизаны продержатся недолго, что дальнейшее сопротивление бессмысленно, мнимый Михайло раскрыл нацистам все, что знал о партизанах. При этом он держал себя мужественно, с достоинством, не как предатель, а как рыцарь, признавший себя побежденным.
Нацистов его поведение явно озадачило: не этого ждали они от Михайло. И Шульц, придя к Карранти, во время их разговора держался очень настороженно.
Ознакомившись с показаниями арестованного, Карранти авторитетно заявил, что все они совпадают с истиной.
— А вы уверены, господин Карранти, что этот субъект и есть Михайло? — спросил Шульц.
— Вы думаете, что я вас обманываю? — с угрозой произнес Карранти.
— О, нет… Но вы могли ошибиться…
— Вы прекрасно понимаете, что ошибиться я не мог. Я хорошо знаю Михайло. Это он.
— Я что-то не таким его себе представлял, — с сомнением покачал головой Шульц. — Удивительней всего, что он считает борьбу партизан проигранной!.. И это в то время, когда русская армия одерживает на востоке победы!.. — Шульц спохватился и прибавил: — Временные, конечно, мы еще отбросим их далеко назад…
— А почему вы думаете, что Михайло этого не чувствует?
— Потому, что все русские — фанатики… Они и дерутся, как фанатики. И Михайло не сдался бы живым в наши руки. — Шульц помолчал. — Да вы посмотрите только ему в глаза. Это же глаза преступника, а не героя!
Карранти улыбнулся:
— А разве для вас он не преступник?
— Н-ну… преступник.
— Поэтому-то его глаза и не нравятся вам.
— Но я умею быть объективным…
— Нет, вы не хотите быть объективным! — возразил Карранти. — А с точки зрения городской черни, он — герой, и у него красивые черные глаза…
Разговор Шульца и Беннета напоминал своеобразный торг: Беннет пытался всучить подгнивший товар начальнику гестапо, а тот колебался: стоит ли ему платить за этот товар ту высокую цену, которая была установлена немцами, или разумней отказаться от него.
— Меня интересует еще один вопрос, — закуривая и предлагая сигарету Карранти, заговорил Шульц, — каким образом Мазелли встретился с Михайло?
— Мазелли?..
— Да, Мазелли… Меня смущает все это потому, что Мазелли… гм… наш агент.
— А что на этот вопрос ответил вам арестованный? — ничем не выдав своего удивления, спросил Карранти.
— Ответил странно… Будто бы партизаны получали от Мазелли необходимые сведения…
— Что ж в этом странного?
— Странно то, что покойный Мазелли работал на партизан…
— А вы уверены, что он на них не работал?
— Абсолютно уверен.
— Основания?..
— Он лично выдавал нам агентов партизан.
— Об этом знали партизаны?
— О том, что их агенты схвачены гестапо?
— Нет, о том, что их агентов выдает в Триесте Мазелли?
— Не знаю.
— Так вот: если бы партизаны знали, что Мазелли выдает их агентов, то его давно не было бы в живых… Постойте-ка… Мы, кажется, напали на верный след… Ну конечно! Партизаны могли узнать, что Мазелли ведет двойную игру, и решили покончить с ним. Вы же знаете, как они поступают с изменниками.
— Да вы что, серьезно думаете, что Мазелли действовал заодно с партизанами под самым моим носом?
— А почему бы и нет?.. Старик, видимо, работал чисто… — Недоверие, однако, не исчезло с лица Шульца и тогда, когда Карранти, подойдя к нему, тихо сказал:
— Мне приходится открыть вам один секрет… Мазелли вел тайную игру!..
— Какую еще? — выкрикнул Шульц. Он чувствовал себя совершенно сбитым с толку.
— Вы, конечно, не могли знать, что Мазелли является резидентом американской разведки в Триесте.
— Этого не может быть!
— Может. А иначе как бы я очутился у него?.. Вы над этим не подумали?..
— Черт возьми! Подождите-ка: а он знал, что партизаны ищут вас?
— Наверное, знал.
— Но почему же, в таком случае, он не сообщил партизанам, что вы находитесь у него?
— Не знаю… Видимо, по той простой причине, что он лично отвечал за мою жизнь. Ведь он работал и на нас…
— А вы догадывались, что он связан с партизанами?..
— Кое-какие догадки, конечно, были. Но старик умел заметать следы.
Шульц задумался. Доводы у Карранти были веские. Да и не станет же он обманывать их! Разве не он выдал им Марту Кобыль, Николича и многих других агентов партизан?
Это опытный разведчик, на него можно положиться. Надо будет, кстати, допытаться у Михайло, почему он убил Мазелли? Пока он отвечал на этот вопрос путано.
— М-да… — Шульц пожал плечами, — вое подозрительно совпадает!
— А почему это вас так расстраивает?
— Почему?.. Видите ли, мне в этом городе многих приходилось допрашивать. Но даже под пытками они не выдавали своих сообщников. Они подыхали молча. И самым бесстрашным считался у них Михайло. И
