— Я побывал под дождем, — ответил он, посмеиваясь. — Боюсь оставить на подушке следы моих грязных ног. Поди, запачкаю.
— Пойти за пачкою бумаги нетрудно, — заметила я. Но можете наследить, я следить не буду.
— Не воображайте, что вы уж так находчивы! Я заговорил о следах моих ног, а не то разве пришла бы вам в голову эта игра слов, — повторял он снова и снова.
Было очень забавно.
— К слову расскажу, — поведала я ему, — что в былые времена во дворце старшей императрицы служила прославленная своей красотой женщина по имени Энута?ки.
Покойный Фудзивара Токикара?, тот, что впоследствии умер в звании губернатора провинции Мино?, был тогда молодым куродо. Однажды он заглянул в комнату, где собралось много придворных служанок, и воскликнул:
— Так вот она, знаменитая Энутаки — «Прелестница»! Почему же ты не столь прелестна, как твое имя обещает?
— Но ведь это «Токикара» — «Смотря для кого».
И все при дворе, даже высшие сановники и старшие царедворцы, нашли ответ Энутаки очень остроумным. «Сказала, как припечатала», — говорили они.
Думаю, история эта правдива. Сколько времени уж рассказывают ее, не меняя ни слова.
Нобуцунэ возразил мне:
— Но все же Токикара как бы сам подсказал ей эту шутку. Ведь и в поэзии всего важнее тема. Задайте тему — и можно сочинить, что угодно, хоть китайское стихотворение, хоть японское.
— О да, еще бы! Я предложу вам тему, а вы сложите японскую танку, сказала я.
— Отлично, — согласился Нобуцунэ. — Перед лицом государыни я готов сложить сколько угодно танок.
Но как раз в это время государыня прислала свой ответ на письмо императора.
— О страх! Я поспешно убегаю. — И Нобуцунэ торопливо скрылся.
— У него невозможный почерк, — стали говорить о нем, когда он покинул комнату. — Хоть китайские иероглифы, хоть японское письмо, все выглядит ужасно. Над его каракулями всегда посмеиваются. Вот и пришлось ему бежать…
В те времена, когда Нобуцунэ служил главным смотрителем строительных работ во дворце, он послал к одному из мастеров чертеж постройки, набросав на нем собственной рукой:
«Выполнять в точности как изображено здесь».
Я приписала сбоку на полях бумаги:
«Если мастер последует приказу, то получится нечто весьма удивительное».
Бумага эта получила хождение среди придворных, и люди умирали от смеха.
104. В десятых числах первой луны[204] младшая сестра императрицы…
В десятых числах первой луны младшая сестра императрицы стала супругой наследника престола и поселилась во дворце Сигэйся. Как перечислить мне великолепные торжества, состоявшиеся по этому случаю?
Некоторое время сестры не встречались, только обменивались письмами, но наконец госпожа Сигэйся сообщила государыне, что навестит ее в двадцатых числах второй луны.
В честь этого визита апартаменты императрицы были убраны с особой заботой и парадно украшены. Мы, придворные дамы, тоже все были наготове.
Ее светлость Сигэйся прибыла на исходе ночи, незадолго до рассвета.
В восточном крыле дворца Токадэ?н, смежного с дворцом императрицы, для гостьи были приготовлены просторные «двойные покои».
На утренней заре прибыли в одном экипаже светлейшие родители: господин канцлер Мититака с супругой.
Решетчатые створки ситоми подняли рано-рано. Государыня находилась в глубине покоев, на южной их стороне. Ширмы, поставленные лицевой стороной к северу, с трех сторон отгораживали место, где сидела императрица.
Поверх циновок для нее положили подушку, принесли круглую жаровню.
Дамы во множестве собрались перед государыней. Ширма скрыла их от посторонних глаз.
Пока я занималась прической императрицы, она спросила меня:
— Случалось ли тебе видеть Сигэйся?
— Нет, как я могла бы? Я лишь один раз видела ее во время службы в храме Сакудзэн, и то лишь мельком, со спины.
— Ну тогда спрячься так, чтобы подглядывать вот через эту щель между колонной и ширмой. Полюбуйся на мою сестру, она прекрасна!
Я себя не помнила от восторга и нетерпения.
Наконец прическа государыни была закончена. Настало время нарядить ее.
Государыня надела поверх трех нижних одежд багряное платье из блестящего гибкого шелка и еще две парадных одежды цвета алой сливы. Одна была заткана плотными узорами, а другая более тонкими.
— Не правда ли, к верхней одежде цвета алой сливы лучше всего подходит нижняя одежда густо- пурпурного цвета, — заметила императрица. Жалко, что для юных девушек это недозволенные цвета. Положим, для цвета алой сливы сезон уже прошел, но я терпеть не могу светло-зеленых оттенков. Вот только хорошо ли пурпурная слива сочетается с багрянцем?
Несмотря на опасения императрицы, цвета эти чудесно сочетались между собой, сообщая еще более блеска и очарования красоте ее лица.
«Неужели Сигзйся столь же хороша?» — думала я. Мне не терпелось ее увидеть.
Но вот государыня заскользила на коленях в соседние «двойные покои», где находились ее родители. А я немедля прильнула к ширмам и стала глядеть в щелку.
Дамы заволновались и стали говорить про меня:
— Она дерзко ведет себя. Не пришлось бы ей потом за это расплачиваться.
Забавно было слушать их.
Перегородки между комнатами были широко раздвинуты, и ничто не мешало взгляду.
На супруге канцлера были надеты две одежды из глянцевитого ярко-алого шелка поверх нескольких белых одежд, сзади подвязан шлейф придворной дамы. Она сидела в глубине комнаты, спиной ко мне, и я могла рассмотреть только ее наряд.
Госпожа Сигэйся находилась не так далеко и глядела в мою сторону. На ней было несколько нижних одежд цвета пурпурной сливы густых и светлых оттенков а поверх них парчовое платье темно-алого цвета без подкладки, короткая накидка красноватого оттенка и одежда цвета амбры на алом исподе. Самое верхнее одеяние, затканное густыми узорами, было нежно-зеленого цвета что придавало ей совсем юный вид. Вдруг она прикрыла свое лицо раскрытым веером… Да, госпожа Сигэйся была неописуемо, чарующе прелестна!
Господин канцлер был наряжен в бледно-лиловый придворный кафтан и светло-зеленые шаровары поверх алых нижних одежд. Он сидел, прислонясь спиной к одной из колонн между внутренними покоями и открытой галереей, и завязывал шнурок от ворота. Лицо его было мне хорошо видно.
Глядя на своих прекрасных дочерей, он радостно улыбался и по своему обычаю сыпал веселыми шутками.
Госпожа Сигэйся в самом деле была хороша, словно сошла с картины, но государыня затмила свою сестру. Императрица, полная спокойной уверенности, казалась несколько более взрослой. Пурпурные одежды придали особый блеск ее совершенной красоте. Разве можно было сравнить государыню с кем-либо на свете?
