Он скорчил мину.
— Пожалуй.
В толпе их прижало совсем близко друг к другу.
— Ты все еще хочешь иметь детей?
— Это не основная цель моей жизни. «Да, хочу». Дженни услышала то, что не было произнесено вслух. Она ждала, что он разовьет тему, но Алек молчал. Стало ясно, что больше он не скажет ничего.
Толпа медленно, дюйм за дюймом несла Дженни к дверям. Кто-то толкнул ее. Не привыкшая с высоким каблукам, Дженни потеряла равновесие. На мгновение ее волосы коснулись груди Алека. Он помог ей устоять, придержав за плечи. Она ощутила прикосновение теплых крепких ладоней. Теперь Дженни оказалась прижатой спиной к его груди, и он защищал ее от толпы.
Алек был крупнее Брайана. Выше, шире в плечах. Она не могла не заметить этого. И его непринужденная галантность… Брайан никогда так не вел себя. Конечно, у него не было опыта, он просто не знал, как взрослому мужчине следует обращаться со взрослой женщиной. Понятно, что у Алека такой опыт был.
…Он на руках внес ее в больницу. Дженни плохо помнила, как это произошло. Ей стало нехорошо, она почти теряла сознание — и вдруг ее подхватили, обнимая за плечи… Дальше — затмение. Другой рукой он должен был подхватить ее под коленки. Это полностью выпало из памяти. А что же делала в тот момент она сама? Обнимала его за шею? Слышала, как бьется его сердце?
Их уже внесло в зал. Алек отпустил ее, убрав ладони с плеч. Дженни вдруг почувствовала себя беззащитной и словно озябшей. Она повернула голову и взглянула на него.
Ее удивило, насколько он хорош в вечернем костюме. Обычно он выглядел свежим, сильным, словно созданным для дальних странствий и путешествий. Такие мужчины неловко чувствуют себя в парадной одежде. Но только не Алек. Его смокинг ловко облегал широкие плечи.
…Конечно, у герцога Лидгейта роскошные костюмы, и Алеку они очень шли.
— Почему ты так на меня смотришь? — его голос оборвал размышления Дженни. — О чем думаешь?
— О Лидгейте.
— А, об этом парне? — Алек поморщился. — Давай сегодня не будем о нем, ладно?
Но она, не обращая внимания на его слова, продолжала:
— Мне вдруг показалось… Мы так мало знаем о его личной жизни.
Дженни победила. Она не помнила себя, и даже не поняла, как оказалась на сцене. Кажется, Брайан просто столкнул ее со стула. Уже стоя на сцене, она заметила, что режиссер знаками умоляет ее быть краткой в ответном слове. Дженни просто подошла к микрофону и сказала: «Спасибо».
Она взяла грациозную статуэтку и прошла к своему месту. «Эмми» почему-то решили изобразить в виде ангела, играющего в баскетбол. Все — Брайан, Джордж и остальные — изогнулись на своих местах, глядя в проход. Всем хотелось поглядеть на «Эмми», потрогать, подержать… Обычно у получасовых сериалов практически нет шанса на успех. Но «Спальня моей госпожи» — маленький гадкий утеночек — обратился в прекрасного лебедя. Все чувствовали себя отмщенными. Это был триумф. Брайан крепко обнимал Дженни, прижимая ее к груди.
Когда телевидение закончило съемку, Джордж, исполнительный продюсер «Спальни моей госпожи», пригласил всех в бар. Праздник продолжался. Брайан был само внимание и предупредительность. Он все время держал Дженни за руку, даже когда Алек подошел поздравить ее и поцеловать в щеку.
Теперь, когда она стала победительницей, он вспомнил, что о ней нужно заботиться.
Он поглаживал ее по спине. Но ведь врач сказал, что ей на некоторое время противопоказан секс. По идее, Брайан вполне мог без этого обойтись. Между ними ничего не было с тех самых пор, как она предположила, что забеременела.
Но сегодня случай был, видимо, из ряда вон выходящий. Неужели «Эмми» привлекала его сильнее, чем обнаженные руки Дженни?
5
На следующее утро после церемонии, в пятницу, Дженни чувствовала себя ужасно. Во рту было мерзко, что-то давило на глаза изнутри. Она присела на краешек кровати. Почему бы не проводить такие мероприятия по субботам, чтобы наутро людям не надо было идти на работу? Но она знала ответ — потому что по пятницам гораздо больше народу смотрело телевизор.
Дженни спустилась в кухню. Брайан уже сидел за длинным сосновым столом и заучивал свои реплики — перед ним лежали листки с текстом. Его темные волосы были влажными после душа. На рукавах рубашки — свежие складочки. Похоже, он вполне работоспособен, в отличие от нее.
Переделка кухни длилась уже целую вечность. Дженни тяжело опустилась на стул:
— Сегодня придут рабочие?
— Нет, — ответил Брайан, — еще не подвезли кафель для стенки над раковиной.
Зачем вообще кафель над раковиной? Чем плоха обыкновенная стена? Конечно, кафель легче отмывать, но ведь она практически не готовила, а Брайан никогда ничего не расплескивал.
— Ну тогда я сегодня поработаю дома, — сказала она. — Не пойду в студию. Я совсем без сил.
— А ты не собираешься ни с кем отметить свой успех?
— Вчера наотмечались… И вообще, это моя проблема.
Тому, у кого уже много месяцев не было во рту и капли спиртного, не следовало пить шампанское перед ужином, вино за столом, а потом опять шампанское… Брайан вообще не притронулся к напиткам, и теперь чувствовал себя бодрым, а на рукавах у него красовались свежие складочки…
И у него не было выкидыша три дня назад.
Она с обидой взглянула на него. Брайан встал, чтобы сварить ей кофе.
— Но ведь вчера там не было никого из актеров, — он старался говорить громко, чтобы Дженни расслышала его сквозь шум электрокофемолки. — Они все так рады за тебя. С утра на автоответчике уже масса поздравлений. Наверняка в студии устроят вечеринку в твою честь.
Брайан сварил чудный кофе — крепкий, ароматный. Он всегда вначале выливал воду из чайника, чтобы налить холодную и свежую из-под крана. А кофе варил по-европейски — в стеклянной кофеварке на стальной подставке. Кропотливое занятие.
Дженни уронила голову на стол. Неужели она сегодня ради кого-то должна тащиться в студию? Разве она кому-то задолжала? Она смертельно устала постоянно быть жизнерадостной, веселой попрыгуньей. С какой стати? Когда они с Джорджем, исполнительным продюсером, таскались на эти душераздирающие пресс-конференции с телевизионщиками, вся труппа пребывала в страхе и унынии. И каждый ждал от нее утешения и ободрения. Но сейчас это требовалось ей.
Вчера вечером она получила награду. В какой-то момент ей хотелось выбежать в туалет: ее мутило. Но во время ужина Джордж нервничал. Брайан нервничал, нервничали все. И она почувствовала себя обязанной успокоить каждого… Как будто на всех стульях были таблички вроде: «Сидящий здесь вправе тревожиться. А этому позволено впасть в истерику»… А когда Дженни, наконец, уселась за стол, все стулья были уже заняты, кроме одного, с табличкой «Спокойствие и здравомыслие».
Почему ей подсунули этот проклятый стул? Почему она все время обязана сиять от радости? Быть молодчиной? Ни один человек на свете не ждал подобного, например, от Хлои Спенсер…
Брайан допил кофе. Дженни сделала глоток и резко поставила чашечку на стол. Кофе выплеснулся. Ему это явно не понравится. Стол-то новый, хотя, впрочем, не совсем так. В этом-то и суть. Столу было не менее ста пятидесяти лет, и привезли его из какой-то шведской усадьбы. Он стоил уйму денег, и Брайан все время толковал о том, какая гладкая на ощупь сосновая доска и как они должны быть аккуратны. Но Дженни легко представляла себе, как шведские фермеры, славные ребята, темным утром пробирались по своей кухне ощупью и случайно проливали кофе…
Она машинально передвигала чашку по столу, донышко отпечатывало кружочки на сосновой столешнице. Это бессмысленное занятие успокаивало ее. «Два дня назад я вышла из больницы. Я получила „Эмми“. Думаю, могу позволить себе делать все, что захочется».
Брайан уже спешил через всю кухню с мокрой тряпкой. О, нет-нет! Это в Оклахоме вытирали столы мокрыми тряпками. И безусловно, шведские фермеры. А Брайан в подобных случаях использовал кусок чистейшей ткани, слегка смоченный водой.
