Алек шевельнул губами в ответ и чуть отступил назад, хотя объектив камеры был направлен вовсе не на него.
Это был выразительный штрих — холодное отстранение. Именно так поступали некоторые мужчины, порой даже бессознательно, желая показать, что им нет дела до происходящего. Дженни терпеть не могла, когда Брайан…
Когда так делал Брайан. Это был его жест. Он всегда чуть отступал назад…
Она не успела додумать эту мысль, как прозвучал голос ассистента: «Снято!» Сцены в прологе всегда были коротенькими. Алек тут же вышел из декорации, а вокруг Карен захлопотала девочка из гардеробной, оберегая ее платье. Но вдруг снова раздался голос помрежа — оказывается, что-то не в порядке было со светом, и понадобился новый дубль. Алек и Карен вернулись на свои места. Они повторили сцену с точностью до деталей — Карен с выражением кротости, Алек — холодный и далекий. И когда Алек снова сделал тот самый еле заметный шаг назад, Дженни увидела на его месте Брайана.
Какая глупая мысль! Почему Лидгейт напоминает ей Брайана?
Но вдруг декорации поплыли перед ее глазами. Ей пришлось ухватиться за спинку чьего-то стула. Все засуетились: «Что с тобой? Ей плохо… Наверное, по гороскопу у нее тяжелый день…»
Она отмахивалась от них: «Все в порядке. Все отлично, правда. Просто я сегодня еще ничего не ела».
Кто-то сунул ей в руку сэндвич с тунцом и уговаривал съесть. Тунец издавал резкий рыбный запах, он смешивался с ароматом пряностей и дрожжевым хлебным духом. Ей снова стало не по себе. Потухли осветительные огни. Камеры отъезжали от декорации.
До чего же она стала чувствительна! Алек просто использовал интересный сценический прием. Ничего особенного. И, главное, не имеет никакого отношения к Брайану.
Но почему тогда так бьется сердце? Почему она чуть не потеряла сознание?
Она продолжала думать о первой сегодняшней сцене — диалоге Лидгейта и леди Лайтфилд. Что обычно делал Брайан, когда ему кто-то надоедал? Он не прерывал собеседника, не уходил — дети алкоголиков всегда избегают конфликтов. Но его глаза делались безжизненными — совсем как сегодня у Лидгейта. Лидгейт смотрел на леди Лайтфилд с выражением, которое Дженни зачастую замечала у Брайана.
Она окинула взглядом студию. Надо найти Брайана. Ей необходимо было увидеть его лицо — такое знакомое. Она должна убедиться, что он вовсе не похож на Лидгейта. Но тут она вспомнила — Брайана сегодня нет в студии. Он в их новом доме, присматривает за рабочими, кладущими кафель на кухне…
Кухня. Старинный шведский кухонный стол. Бесконечная погоня за подходящим кафелем, за нужными материалами для отделки… Коллекционер. Лидгейт — коллекционер. Он гораздо больше интересуется вещами, нежели людьми.
А Брайан?
Дженни словно в тумане поднялась в свой кабинет. Присела за стол. Она знала, что сегодня ей больше делать нечего.
Глупо до такой степени расстраиваться. Ну и что, если один из ее персонажей позаимствовал пару черт, присущих Брайану? Писатели всегда так поступают. Подумаешь, большое дело… На первых порах чувствуешь себя неловко, словно выдаешь тайны своих друзей, но потом-то привыкаешь!
Но тут дело было гораздо серьезнее. Все внутри нее кричало. Это не просто нарушение прав личности, не просто вторжение в чужую тайну. Дженни трясло, болел каждый мускул. Все тело, все чувства были напряжены…
Но ведь она уже «использовала» Брайана в своем сценарии! Намеренно, совершенно сознательно она описала нечто подобное истории их отношений. Лорд Кортлэнд и леди Варлей росли вместе и любили друг друга с детства. Родители не сочли нужным поженить их, а устроили их браки с другими людьми. И хотя оба они были преданными и верными супругами своих «половин», но любовь друг к другу пронесли сквозь все эти годы, потому что выросли вместе.
Дженни включила монитор, внутреннюю связь и села, опершись локтями на стол, закрыв глаза ладонями, слушая, как объявляют о сцене, которую сейчас будут снимать. Время от времени она бросала взгляд на монитор. Вдруг она вспомнила все сегодняшние сцены до мельчайших подробностей — теперь она точно знала, в каких эпизодах занят герцог. Когда съемки закончились, Дженни подождала минут десять и спустилась вниз. Она прошла через весь второй этаж, миновала конторку охранника, закрытую дверь гримуборной Брайана… Постучалась к Алеку.
— Входите-входите! — ответил голос Рэя Бьянчетти, приветливый и дружелюбный.
Дженни совсем забыла, что Рэй тоже там. Она открыла дверь. Оба стояли у зеркала, смывая грим: Рэй, до пояса обнаженный, в тренировочных штанах, плотно облегавших худые бедра, и Алек в джинсах и расстегнутой рубашке с распахнутыми полами. Цвет кожи у них совершенно разный, но оба широкоплечи и наклонялись к зеркалу с одинаковой мужской грацией. Актеры казались родными братьями.
Увидев ее, оба выпрямились. Рэй вытер лицо полотенцем.
— Ты пришла похвалить нашего друга за то, что его поиски, наконец, увенчались успехом?
— Да.
Алек повернулся к ней, застегивая рубашку.
— Я долго это искал, — сказал он, словно извиняясь за напрасно потраченное время. — Но, по-моему, теперь я его более-менее раскусил.
Он указал ей на стул. Гримуборная была длинной и узкой. Стены покрашены в цвет слоновой кости, но местами облупились. К тому же комната была довольно сильно загромождена — от прежнего соседа Рэя остался набор из софы с обивкой из буклированной ткани и пара таких же стульев. Дженни села. Было так тесно, что подойти к софе можно было только перешагнув через столик для кофе, что Алек и сделал.
На джинсах Алека, на левом бедре, виднелось светлое пятнышко. Ткань почти протерлась, видимо, он когда-то носил на этом месте какой-нибудь инструмент.
Он уселся на софу, положив одну ногу на кофейный столик. Лидгейт никогда в жизни так бы не сел.
Зачем, собственно она сюда пришла? «Умоляю, скажи, что это неправда. Пожалуйста, скажи, что не Брайан послужил прототипом для Лидгейта!»
Она вздохнула и взглянула Алеку прямо в глаза:
— Ты все так здорово делаешь!
Как трудно было это произнести! Меньше всего ей сейчас хотелось хвалить Алека за удачную игру.
— А ты можешь что-нибудь рассказать мне про Лидгейта? — голос звучал чересчур сухо, но она ничего не могла с этим поделать. — У меня с ним сложности. Мне нужна твоя проницательность, твоя интуиция.
Минуту Алек молчал. И вдруг Дженни пронзила острая боль. Он все понимает! Не может быть. Это немыслимо…
— Не знаю, насколько точно мне удастся облечь свою мысль в слова, — сказал он наконец, — но я вижу его человеком, которого воспитывали женщины.
Да, Брайана воспитывала одна мать…
— Причем женщины, недолюбливающие мужчин.
Да, и это сущая правда.
— Поэтому, — продолжал Алек, — он ощущает себя пупом земли, но тем не менее знает, что так быть не должно. Что пупом земли на самом деле является другой — его отец. Похоже, он тоже был герцогом.
— Старый герцог, — прошептала Дженни. — Так мы его называем.
Отсутствие отца — не это ли подсознательно терзало Брайана?
За хромированную раму зеркала было заткнуто не менее дюжины фотокарточек. Они образовывали как бы вторую раму с одной стороны и частично даже сверху. На них был изображен темноволосый младенец в голубом одеяльце. Это был Тони Бьянчетти, сынишка Рэя. Как ни молод был Рэй, но он единственный во всем составе имел дом и семью. Он был отцом.
Алек продолжал говорить.
— Мы с братьями всегда проводили много времени в обществе отца. Представь себе ферму. Отец пинает и клянет на чем свет стоит какую-нибудь машину. А потом начинает ее чинить. Смотришь на него и представляешь, каким станешь, когда вырастешь. Для меня это всегда было очевидно.
— Да, и для меня тоже, — Рэй присел на другой стул, завязывая шнурки. — У моего дяди и отца
