сказать и о том, что кандидатура Таная, бывшего командира полка коммандос, потом командующего Центральным корпусом Афганистана, в зоне ответственности которого находился Кабул, продавливалась и на пост командующего Центральным корпусом, и на пост министра обороны исключительно советскими усилиями, несмотря на то, что Танай был заведомым халькистом. Делалось это по двум причинам. Первая – Танай и в самом деле был человеком исключительной личной храбрости, и подразделения коммандос были единственными, которые по уровню боевой подготовки и стойкости можно было сравнить со всеми советскими войсками. Вторая – ставя на Центральный корпус, от которого зависит столица, а потом и на должность министра-халькиста, при том, что халькистов в армии было большинство, советские расширяли свои возможности по влиянию на ситуацию в Афганистане и создавали своего рода систему сдержек и противовесов. Танай мог потребоваться, к примеру, если бы не удалось отстранить без крови Бабрака Кармаля, да и склоки во фракции Парчам всем изрядно поднадоели, ошибку с решением вопроса с Амином умные люди поняли еще в восемьдесят втором – восемьдесят третьем. Наджибулла, парчамист, ненавидел Таная, знал, что его поставили именно советские, а потому не испытывал добрых чувств и к советским. Поэтому рано или поздно он должен был попытаться убрать Таная и лиц, его поддерживающих.
На пятое марта было объявлено начало процесса над декабрьскими заговорщиками, начало процесса было объявлено очень неожиданно. Пятого же марта Наджибулла внезапно отправил свою семью в Москву на лечение, самолетом. Возможно, Танай, который не мог не знать об отъезде семьи Наджибуллы, ведь в аэропорту дислоцировались коммандос – понял, что маски сброшены, и отдал сигнал о начале мятежа.
С первых же минут мятежа стало понятно, что президент подготовился к отражению удара: ожесточенные бои вспыхнули и у кабульского международного аэропорта, и у министерства обороны: мятежникам не дали развернуться. В тридцати пяти километрах от Кабула в гарнизоне Пули-Чархи взбунтовались четвертая и пятнадцатая танковые бригады, они пошли на город, но были остановлены на полпути вооруженными гранатометами курсантами Высшего военного училища, завязался ожесточенный бой. С северо-запада на Кабул двинулась восьмая пехотная дивизия, но и она была остановлена на полпути частями Республиканской гвардии и МВД. Взбунтовалась сороковая дивизия и пятьдесят второй полк связи, обеспечивающий военную и правительственную связь ДРА, президент и его люди остались без связи, но действовали слаженно и грамотно, что лишний раз свидетельствует о том, что мятеж был ожидаем, а действия по его подавлению – заранее проработанными. У каждого из командиров верных президенту частей был пакет, и от связи они не зависели…
Один из офицеров, пригибаясь – с ума, что ли, сошел, коридор простреливается, – пробежал по коридору. Около них остановился.
– Ты кто? – спросил он, ткнув пальцем в Шарифа.
– Торан Алим Шариф, рафик дагерман[96].
Подполковник огляделся, заметил у капитана Шарифа орденскую планку.
– Ранен?
– Нет.
– За мной.
Внизу, на первом этаже, собирались люди, тут же разбирали оружие, у многих были пулеметы, были и противотанковые гранатометы. Людей было человек сорок не меньше, все действовали сосредоточенно, молча набивали магазины, ленты, кто-то надевал бронежилет.
– Иди. Бери оружие, быть готовым через пятнадцать минут.
Капитан Шариф подошел к распотрошенным ящикам, там ему нашелся старый пулемет РПК с несколькими барабанами, которые он начал снаряжать. От автомата он не отказался, перекинул за спину, мало ли…
Тот же самый офицер, который привел сюда его, появился минут через двадцать, выстрелил в потолок из пистолета.
– Внимание, товарищи!
Все повернулись на выстрел.
– Новая боевая задача. Вы знаете, что президент Наджибулла, покинув Арк, спрятался в бункере, приказал преданным ему войскам под командованием его братца и других предателей революции – уничтожить товарища Таная и всех, кому не безразлична судьба Афганистана. Коммутатор связи сильно поврежден, связи у нас нет. Находясь здесь, товарищ Танай не может оказать сопротивление. Мы сформировали специальную группу – это мы, вам будет придан бронетранспортер и несколько машин. Ваша боевая задача – любой ценой прорваться к аэродрому Баграм, там находятся верные товарищу Танаю летчики, которые нанесут удар по воякам президента, узбекам и хадовцам. Судьба революции, нашей революции зависит от вас, товарищи. Слава Саурской революции!
– Слава! – отозвались офицеры.
– Слава товарищу Танаю!
– Слава!
Командор Танай – он предпочитал, чтобы его называли именно так, не по званию – появился внизу почти сразу, с небольшой группой лично преданных ему телохранителей, которых он знал еще по полку коммандос и которые проходили подготовку у шурави. С ним были еще несколько старших офицеров, в том числе отлично знакомый любому афганцу герой Саура – Абдул Кадыр. Все они были в бронежилетах и с автоматами, с автоматом и в бронежилете был сам Танай, ничем внешне не отличавшийся от других. В руках у многих были туго увязанные документы. Ничего не говоря, они начали выходить во двор министерства.
У них был БТР-70, БРДМ-2, «УАЗ», который сопровождал товарища Таная в поездках, кустарно бронированный, и два «Урала». Свою «Волгу» Танай благоразумно решил бросить здесь, не рисковать – понятно, какой приказ получили хадовцы. Никто из тех, кто сейчас шел на прорыв, не задал вопроса, а что будет с теми, кто здесь остается – потому что при прорыве шансов погибнуть было едва ли не больше.
Капитан Шариф с удивлением увидел, что командор Танай не собирается ехать, прикрываясь броней БТР – он влез в кузов их машины, идущей в колонне третьей.
Министерство обороны Афганистана располагалось во дворце Дар-уль-Амман, европейской архитектуры здании с садом и крышей, увенчанной двумя куполами, по какой-то странной иронии судьбы название этого дворца переводилось как «Обитель мира». Он стоял на самой окраине столицы в районе Дар-уль-Амман, дальше по улице был скрытый длинным капитальным забором комплекс зданий советского посольства в Афганистане.
Наиболее разумным выходом в их ситуации было бы прорываться на восток, на Догадаб, возможно, даже переправиться через реку или на запад, на Чаркалу, хотя там не было прямой дороги, но проходимость армейских машин позволяла. Танай приказал ломиться через центр Кабула, по направлению к советскому посольству, полагая, что как раз у посольства-то концентрация верных президенту сил будет минимальной. Наджибу невыгодно выворачивать корзину с грязным бельем на глазах у шурави, да и охрана шурави не позволит шляться вооруженным хадовцам в непосредственной близи от посольства.
По какому-то сигналу министерство взорвалось шквалом отвлекающего огня, и колонна тронулась, набирая на дороге максимально возможный ход.
Хадовцы то ли не были готовы к прорыву, то ли имели какие-то особые указания на этот случай, но прорыв они встретили довольно вяло. Идущий первым БРДМ бил из обоих пулеметов, из машин также стреляли, добивая то немногое, что осталось от парка. Бил и Шариф – в тех людей, которых считал своими и которым выдал тайну мятежа, потому что иначе было нельзя. Он видел, как пулеметная очередь повергла на землю не успевшего убраться в надежное укрытие хадовца, а следом уже несколько очередей сбили с ног его товарища, попытавшегося помочь ему.
Прорвались – на скорости, не потеряв ни одной машины, проскочили парк, пулеметной очередью БРДМ разворотил незащищенный «УАЗ» с пулеметом, сопровождаемые огнем вслед вырвались на улицу Дар- уль-Амман. Проехали мимо посольства, его ворота были закрыты, на улице ни машин, ни людей, даже в будке никого нет – приготовились к обороне.
Пройдя Дар-уль-Амман, повернули не вправо – а влево, на Майванд, в самый центр. Ничего толком не было понятно, на улицах – техника, защитники революции, никто не знает, что происходит и в кого надо стрелять. На машинах не было номеров, невозможно было понять, армейские они или гражданские. Вообще – в эти минуты многим в Кабуле было непонятно, что происходит и кого поддерживать. Знали только
